Два отрывка
изъ абиссинской поэмы
1.
…Они бѣжали до утра,
А на день спрятались въ кустахъ,
И хороша была нора
Въ благоухающихъ цвѣтахъ.
Они боялись: ихъ найдутъ!
Кругомъ сновалъ веселый людъ,
Рабы, монахи, иногда
На бѣлыхъ мулахъ господа,
Купцы изъ дальней стороны
И въ пестрыхъ тряпкахъ колдуны;
Поклонникъ дьявола порой
Съ опущенною головой
Спѣшилъ въ нагорный Анкоберъ,
Гдѣ въ самой мрачной изъ пещеръ
Живетъ священная змѣя,
Земного матерь бытія.
А ночь настала — снова въ путь!
Успѣли за день отдохнуть,
Итти имъ вдвое веселѣй
Средь темныхъ и пустыхъ полей
И наблюдать съ хребта горы
Кой-гдѣ горящіе костры;
Гіена взвоетъ на пути,
Но не посмѣетъ подойти;
Въ прохладной тинѣ у рѣки
Вздохнутъ усталые быки,
И вновь такая тишина,
Что слышно, какъ плыветъ луна.
Потомъ пошли они въ глуши,
Гдѣ не встрѣчалось ни души,
Гдѣ только щелканье стрекозъ
Звенѣло въ заросляхъ мимозъ
И чудился межъ дикихъ скалъ
Звѣрей невѣдомыхъ оскалъ.
Луны ужъ не было; и высь
Какъ низкій потолокъ была,
Но звѣзды крупные зажглись,
И стала вдругъ она свѣтла,
Переливалась… А внизу
Стекляный воздухъ ждалъ грозу.
И слышатъ путники вдали
Удары бубна, гулъ земли,
И видятъ путники, растетъ
Во мглѣ сомнительный восходъ.
Предъ ними странный караванъ,
Какъ будто огненный туманъ,
Пятьсотъ огромныхъ негровъ въ рядъ
Горящіе стволы влачатъ,
Другіе пляшутъ и поютъ,
Трубятъ въ рога и въ бубны бьютъ,
А на носилкахъ изъ парчи
Царевна смотритъ и молчитъ.
То дочка Мохаметъ-Али,
Купца изъ Іеменской земли,
Которого нельзя не знать,
Такъ важенъ онъ, богатъ и старъ,
Наряды ѣдетъ покупать
Изъ Дире-Дауа въ Харраръ.
Въ арабскихъ сказкахъ принца нѣтъ,
Калифа, чтобы ей сказать:
— «Моя жемчужина, мой свѣтъ,
Позвольте мнѣ вамъ жизнь отдать». —
Въ арабскихъ сказкахъ гурій нѣтъ,
Чтобъ съ этой дѣвушкой сравнять.
2.
…И лишь тогда бывалъ онъ радъ,
Когда глядѣлъ на водопадъ,
Клоками пѣны ледяной
Дробящійся подъ крутизной.
Къ нему тропа, гдѣ вѣчно мгла,
Въ колючихъ заросляхъ вела,
А ниже, около воды,
Виднѣлись странные слѣды,
И каждый зналъ, что не спроста
Тамъ тишина и темнота
И даже птицы не поютъ,
Чтобъ оживить глухой пріютъ.
Тамъ разъ въ столѣтіе трава,
Шурша, вскрывается, какъ дверь,
Съ рогами серны, съ мордой льва
Приходитъ пить какой-то звѣрь.
Кто знаетъ, гдѣ онъ былъ сто лѣтъ,
И почему такъ стонетъ онъ
И заметаетъ лапой слѣдъ,
Хоть только ночь со всѣхъ сторонъ?
О, только ночь, черна какъ смоль,
И страхъ, и буйная вода,
И въ стонахъ раненаго боль,
Не гаснущая никогда!
|
|
