Поверженный Пушкин (Случевский)

Поверженный Пушкин : Драматическая сцена далёкого будущего
автор Константин Константинович Случевский (1837—1904)

Дата создания: 1899^[1], опубл.: 1899^[2]. Источник: Пушкинский сборник (в память столетия дня рождения поэта) / [Под ред. К. Случевского, П. Гнедича, Д. Мордовцева.] СПб., 1899, с. 241–264.

Поверженный Пушкин

Драматическая сцена далёкого будущего

Действующие лица

Кошнёв-отец — комендант Москвы.

Кошнёв-сын — ополченец.

Старый моряк— боцман.

Терёха— плотник..

Ванька, каменьщик.

Няня.

Молодая женщина.

Человек неизвестной народности.

Саешник. Венгерцы.

Баба Василиса.

Старый гонец.

Ратные люди, рабочие, толпа, бабы, монахи, дети..

Действие происходит в неопределенном будущем; Москва полна следов только что завершённой в ней великой битвы. Страстной бульвар; деревья его стары и густы. Видные за площадью и по Тверской дома — высокие, русской архитектуры, подобно Страстному монастырю — обгорели; вдали заметны зарева. Посреди сцены, подле разрушенного пьедестала, повергнутый на землю памятник Пушкина — совершенно целый. Несмотря на ночное время, заметно большое движение; кой-где на работах поблескивают фонарики; ночь летняя, облачная. По временам снуют ратные люди — русские и другие славяне, а также прохожие. Терёха и Ванька, с товарищами, за работою по водружению памятника. Подле — ворот и кран; несколько рабочих. Старый моряк-боцман, георгиевский кавалер, сидит на разбитом лафете.

Терёха

Подай стамеску, Ванька! Эко диво!
Работать ночью! Коли б не привычка —
Рука сама идёт, хоть глаз не видит.
Царь, может, будет въезд держать?
Поторопиться надо!

Ванька

Что-то Питер?
Счастливо ль отсиделся? Злая битва,
Должно, была там, на море и суше?
А взяли ль наши?!

Терёха

Матушка-Москва
Вся погорела! Ишь, работы будет!
А монументы велено поднять.
Царя-Освободителя под сенью
Шатровою — того не обрести...
Оттуда натиск шёл, и бомбы
Взрывали гору! Что курган могильный,
Стоящий над глубоко скрытым прахом,
Является священный нам шатёр!
На Красной площади — того не сбили,
А только боком как-то повернули.
Царь-колокол совсем разбит в куски,
А этот вот и весь на землю свален.

Ванька

Ну, и была тут свалка! Жутко стало
Всей нашинской дружине! Я тут был!
У знамени с Алёшкою стояли...
Алёшку помните? Гранат ручных
От них на нас посыпалось без счёту.
И батареи их с шаров воздушных
Палили тоже. Наши же шары
За это время над Ходынским полем,
Что туча с тучей, с ихними сошлись...
Отсель видали...

Терёха

Да, и день был ясный, —
Ни облачка на небе...

Голоса

Как же, помним!

Терёха

Одно — глазеть тогда не приходилось:
Знай, раненых носили. И, должно быть,
Немцы под этот самый монумент,
Под землю, значит, проводы пустили...
Вдруг закачался, словно как привстал,
И грохнулся на землю, застонавши!

Ванька

Я помню: мне за Пушкина стихи
Досталось в школе! У него есть строчка:
«И долго буду тем народу я любезен...»
Напутал я, да и не то, чтоб важно —
«Я» — вместо «тем», «тем» — вместо «я» сказал.

Терёха

И что ж?

Ванька

Ругнули!

Терёха

Только-то? Немного!
Стихов хороших — не перевирай!

Ванька

И вспоминался мне тот самый стих
Здесь, именно, в пылу горячей схватки!
Вот с этих двух сторон, а с правой больше,
На наших напирали. Только, видим,
Из-за монастыря дружина чехов
Им в бок ударила... Они смешались...
Тут подоспели и донские сотни...
Поляки, сербы, ихняя пехота...

Голоса

Да, ловко, братцы!

Терёха

Что ни говори,
Тут тоже будто чудо совершилось,
Как в оны дни с поездом царским было,
При Миротворце, при царе великом!
Как это вышло так, что сразу
По всей Москве, ну, в сорока местах,
Да вдруг повсюду наши одолели?..

Старый моряк

Так это было в Порт-Артуре тоже!
Лет сто прошло, как мы сидели в нём.
Пришли тогда к нам флоты англичан
И немцев, и японцев... Окружили,
И, если б не подводные сигарки...

Голоса

Сигарки?

Старый моряк

Да, подводные игрушки!
Один лишь может сесть, а на цепи
С собою тащит мину с динамитом,
Да под чужой корабль и подплывёт!
Поедут сто, а девяносто сгибнут
Наверняка, зато остатних десять
На воздух пустят тысячи людей.
У них такие тоже были мины,
Да только наши не боялись смерти,
И в воду лезли; ну а те не так!
И только этим мы и взяли — чудо!

Терёха

А ты езжал?

Старый моряк

Четыре броненосца
На совести моей! Бывали в деле!
Китай тогда в союзе с нами был!
Они все берега его забрали —
С тех пор он с нами накрепко стоял!

(В глубине сцены проносят невидные зрителю гробы. Работа останавливается. Снимают шапки и крестятся.)

Опять покойники?

Терёха

Наш комендант
Распорядился, слышь, чтоб из больниц,
Умрёт кто если — по ночам носили.

Ванька

А для чего?

Голоса

Зачем?

Терёха

Так незаметней!
Всё плач да плач, да стоны! Их довольно!

Старый моряк

И впрямь — зачем?

Терёха

Покой им будет вечный!

( От людей, сопровождавших гробы, отделяется молодая, красивая женщина, садится в стороне. Навстречу ей — саешник с сайками на лотке.)

Саешник
(к женщине)

Сестрица! Свежее печение! Возьми-ка!

(Женщина отмахивается; саешник обходит рабочих.)

Эй, молодцы! С последнего подвоза —
Не залежалая, как было-то, мука!

(Многие покупают сайки.)

Ванька
(саешнику)

Давай сюда! А этой ты не знаешь —
Той женщины, что с краюшка сидит?

Саешник

Как нам не знать? Кого если хоронят,
Она туда; знать, муж её убит!
Признать желает... Ищет...

Терёха

Полоумна?

Саешник

Пожалуй, так. Всё ходит да молчит.

(Проходит к другим. Старый моряк приближается к женщине и садится подле. Является кучка громко разговаривающих людей и между них человек неизвестной народности.)

Голоса

Ох, плохо, братцы! Вести к нам дурные
Идут!

Другие голоса

Откуда? Что?

Голоса

Да вот что, слушай...

Неизвестный

Да, да! Готовьтесь к злому худу, братья!
Мир предлагали вам, — взять не хотели
И умных голосов не слушались в свой час.
Ну, вот и радуйтесь! На севере погром,
Погибло всё...

(Толпа окружает человека неизвестной народности.)

Голос

Откуда ты-то знаешь?

Неизвестный

Чуть погодя узнаете и вы!
Вам говорили: милые, смиритесь!
Уступочек не сделали! Ну, кайтесь!

Голоса

Да что он врёт!

Другой голос

Откуда он, вещун?

Третий голос

Таким, как он, в Москву-реку дорога…

Молодая женщина
(быстро подойдя к человеку неизвестной народности)

Постой, постой! Не ты ли, в час ночной —
Тому назад теперь уже два года —
К нам приходил и полк повёл в засаду,
Сказав, что нас свои зовут прийти?

Неизвестный

Что ты, что ты?

Молодая женщина

Что я, и что со мною?!
А помнишь ли, как мой убитый муж, —
Тебя ему под стражу поручили, —
Тебя своею шашкой полоснул?
Глядите, родные, на шее есть рубец!

(Толпа бросается на неизвестного и готовится осматривать его шею. Входят Кошневы, отец и сын, и с ними стража.)

Отец

Что тут за шум?

(к неизвестному)

Ты кто такой!

Неизвестный
(бросаясь к коменданту)

Спасите!

Голос

Предатель он, изменник, бей его! —

Отец

Не сметь!

Неизвестный
(стражникам)

Под караул его возьмите,
И отвести на Комендантский двор!

Голоса

Да как? Да что? Мы сами с ним разделку
Здесь учиним...

Отец

Не учините вы,
А сделаете то, что прикажу я сделать!

(Толпа мало-помалу расходится. Рабочие принимаются за работу.)

Терёха
(в сторону к рабочим)

Да, нехристей порядком наплодилось...
И сколько их, неведомо откуда,
Кургузой челяди в мундирах всяких?!
И по сегодня по подвалам ловят
Изменников...

Ванька
(указывая на Кошневых)

А молодцы Кошнёвы.
Старик теперь с полгода комендант,
А сын его — вояка знаменитый:
Ведь это он у Иверских держал...

Терёха

Рука подвязана.

Ванька

И может, значит,
Кошнёв, коли захочет пошутить,
Тебе башку отрезать, иль повесить,
Такая, значит, власть ему дана.

Терёха

Где долото? Подай опять стамеску.

(К ним подходят Кошнёвы.)

Отец

Бог помочь, братцы. Спорится ль работа?

Терёха

Работаем.

Отец

Не слышно ли чего
Из Питера? Народ порою знает
Скорей, чем мы.

Терёха

Да вот вечор слыхали,
Что битва там была и... наши взяли...

Сын

Да если б так...

Терёха

Господни чудеса
Воочию гуляют! Грузы эти,

(показывает на памятник)

Как этот, вот, летят на землю пухом;
Поставлен был, кажись, что очень прочно...

Сын
(подходит к памятнику)

И цел остался! Не разбился! Диво!

(Слышен шум. Патруль ведёт двух пойманных венгерцев.)

Ванька

Лупи его, проклятого, сильней...

Отец

Чего вы? Стойте! Говори, откуда?

Патрульный

В подвале под Гостиными рядами
Нашли, и вот бумаги есть при нём.

(Подаёт.)

Отец
(читает)

Приказ шесть дней тому назад! Венгерцы?..

Ванька

Венгерец — это значит, тот же турок
Позвольте, господа, заштукатурить:
В ступеньку обратить его...

Отец
(патрульному)

Ведите
На Комендантский двор. Бумаги сдать,
А по пути не бить! Смотри, ответишь!

Ванька

Ну, а коверкать можно, господин?

Отец
(взглядывает на Ваньку; тот принимается за работу)

Ступайте же. Я скоро буду сам.

(Патруль уходит. Сын садится на землю и облокачивается на статую.)

Да, много, много лет тому назад
На этом месте предки ликовали!
И обнажились головы толпы.
И Достоевский слово говорил,
Когда из лепты, собранной повсюду,
Был памятник окончен в данный срок!
С него проворно белый холст спустили.
И он явился им в чертах знакомых,
Задумчивый, безмолвный и блестящий...
Теперь от времени позеленел он,
Зацвёл весной всегдашней, вечно юной...

(К сыну.)

Но не задумывайся так упорно...
Совет врача ты помнишь ли?

Сын

Да! Помню...

Отец

Мы к царскому приезду порешили,
А он в Москве, пожалуй, скоро будет,
Что можно — сделать! По соборам
Кремлёвским вновь поставлены гробницы
Царей и их опять парчой покрыли,
Как будто враг их вовсе не сдвигал!
И памятники мы поднимем снова,
Пусть, мол, увидит царь...

Сын

Оно, конечно,
Как будто что-то всюду оживает!

Отец

Ты погляди, как быстро жизнь проснулась?
Смотри, как много подле нас движенья?
Москва не спит! Бессонница в Москве!
Все ждут вестей, а сообщений мало!
В десятках мест горит теперь война,
А мы почти что ничего не знаем:
Все проводы обрезаны, молчат,
И страшно за далекий север. Слухи
Тревожные являются отвсюду!
Пожары, слёзы, трупы, кровь, страданья…

Сын

Вот и моя рука еще горит...
И любо мне к металлу прикоснуться:
Он холоден… приятно...

(Прикасается и быстро встает.)

Отец

Что с тобою!

Сын

Куда ни прикоснешься, всюду кровь!
Подумаешь, в неделю не просохла!
Её опять размыл вечерний дождь!
И чья она — своя, или чужая?!
И Пушкин думал ли, что будет день...

(Из-за туч выходит луна.)

И кто бы ждал, что это всё случится?..
Обычным ходом шла повсюду жизнь.
Сзывались к срокам разные конгрессы,
Послы сидели на своих местах;
Шли рауты и пели итальянцы;
Во Франции менялись кабинеты;
А летом, на водах, кишмя кишели
Богатые наряды модных дам...
Скрипели перья в наших министерствах,
Выкладывали смёты счетоводы,
С трудом обычным поле засевалось,
Являлись урожаи, недороды...
И вдруг, вот в этот заурядный строй
Ужасным выходцем из дней минувших
Проникла к нам трёхлетняя война!
Не разобраться, в чем её начало?
Последней ей причины не найти!
Случилось то, чего и не хотели:
Осилили теченья высших сил,
Совсем не тех, что знали дипломаты!
И где плоды той светозарной мысли
Святого оклика Державного Вождя,
Что с высоты отцовского престола
На общий мир народы призывал?
Погром пошёл по всем землям славянским:
От Праги, к Кракову и от Варшавы
Вплоть до Невы, до Волги, до Днепра!

Отец

Нет дальше, дальше... Флоты всех морей
Горят огнём...

Сын

Решения на суше,
Не на морях — и именно у нас!
Мы шли к тому от самого начала!
Как в племени Давида быть Христу
Решил Господь — нам было назначенье
Стать очагом последнего огня...

(Некоторые рабочие уходят; другие, Терёха и Ванька, ложатся спать. Кошнёвы садятся на обломки пьедестала.)

Отец

Порешены великие вопросы,
И жребий пал, так Бог велел, на нас...
Судьба славян совсем своеобразна.
Всё их былое — медленный отпор.
Они всегда являлись мягкотелы,
Как бы беспомощны. Одна Москва,
Собравши землю, обросла бронёю,
Пыталась много раз помочь собратьям...
Бывала помощь от других, но редко:
То битва Белогорская, то гнёзда
Угрюмой Черногории порою
Знать о себе давали... а теперь —
Мы нашим предкам руку протянули...
Мы страстотерпцы ныне, как всегда!
И церковь наша, кроткая от века,
Рукою отческой всегда на мир вела...
Ты мне скажи: кто в матушке России,
Кто из людей великих не страдал?

Сын

Преемственность страданий, это — мило!

Отец

Да, да! Преемственность!.. Она от века,
Как Божий дух, носилась над Россией
Невоплотившимся библейским словом!
Она имелась на сердце народа,
В писаниях почтенных летописца,
В словах проповедей и в бранных кликах,
В мучениях святого Михаила,
В разбойничьей отваге Ермака,
И в битве Бородинской, и на Шипке,
И в Ломоносова учёном кабинете!..
Ясней чем где имелась здесь, конечно,
Когда была Москва ещё деревней —
В беседе Калиты с митрополитом
Петром... А Радонежский чудотворец?..
Преемственность в Суворове виднелась,
В Кутузове, и множестве других!
Один всегда был лозунг у людей:
Россия без царя — грудь без дыханья,
И должен царь служить стране своей!
Все в это верили, все ощущали —
Но этот, вот, что тут теперь лежит
И, вновь воздвигнут, будет возвышаться —
Он был начальным лепетом, был первым
Разумным словом малого ребенка,
Когда впервые, но с сознаньем ясным,
Вдруг назовёт он мать или отца!

Сын

Но посмотри, взгляни: в его чертах
Как много грусти! Тягота большая
Лежит на нём? Возможно ль, чтобы те,
Кого судьба поставит так высоко,
Грустили так беспомощно?!

Отец

Мой милый!
В предвиденье глубоком, несказанном,
Он видел то, что ныне видим мы.
При нём оно завязывалось в почки
По осени, готовилось к зиме!
И надвигалась исподволь гроза!..
И погасали явленные силы...
И прав был Пушкин, ежели грустил!
Ты видишь сам, какой большой ценою
Мы искупили прежние ошибки:
Несвоевременную, иногда, отвагу
И робость, проступавшую всегда!
Теперь мы отстояли право жизни,
Быть дома у себя!..

Сын

Святое право!

Отец

Но мы могли бы кровью изойти...
Когда бы нам да не знамёна наши!
Да, тут, у этих погорелых храмов,
У этих памятников мощным людям,
Поляки с чехами и мы, как братья,
Повсюду дружно бились за одно...
А в чём причина? Благовестный случай!
Когда бы Австрия ещё существовала,
Германия не выросла бы втрое,
Поляки с чехами, как это было,
Особняком стояли б в службе пап!
Возможность верной смерти им внушила
То, что когда-то лучшие из них,
Давным-давно, в свой срок провозглашали!
В одиннадцатом веке и в минувшем...
И к слову молвить: Станислав святой, —
По имени его у нас известна лента, —
В борьбе с папизмом смерть свою обрёл!
«Католики без папы» — вот тот лозунг,
То основанье братства между нами,
Которое призвало в дружный бой!
Не выносить двух молний той же туче —
Царю и папе вместе — места нет!
Отныне нас сливает воедино
Кровь, нами пролитая братски за одно!
Единый дух — одна большая сила,
Чужда ксендзам, подвластным буллам Рима,
Дала отпор последний, навсегда...
Сверкает уголь наших деревень,
Полнеба над Европой освещая,
Святой огонь спалил нам всё дотла!
Не даром же от древности седой,
И от времен богатырей, в лампадах,
Он у святых икон не погасал!

(Издали слышится песня проходящего мимо певца.)

Соловьи-то наши замолчали,
Не воркуют горлинки с печали,
Льётся, льётся, что великая река,
По родимой по сторонушке тоска...

Уж вы, волны, волны, не крушите,
Колыбельки деток пощадите, —
Утекай, змея-река, до дальних стран,
Да не к людям, а в глубокий океан.

Заворкуйте, горлинки, скорее,
Защелкай, соловушко, громчее…
Иль глаза у нас на мокрых на местах?
Выходи, заря, сушить росу в очах...

( Заря занимается. Старик Кошнев глядит в лицо Пушкину.)

Какие в песне грустные слова!
Но, мнится мне, что хмурые черты
В сияньи тихом розового света,
Как будто, песню слушая, светлеют...
Утешена тоскующая тень.
И не пройдёт и месяца, услышим
Мы не одно лишь пенье панихид,
К которому так долго привыкали, —
Услышим песен свадебных разгул
И прославленье памяти былого!

Сын
(быстро вставая с места)

О, свадебные песни! Разве так!
Да разве свадьбы празднуют на свете?
И разве мир не лагерь, не сраженье,
И не больница, и не царство мёртвых?!
И спасена страна? И мы не трупы?
Три года битв! Томленье! Неизвестность!
Все нервы напряглись, все мысли сбиты,
Способность есть поверить в привиденья —
Увидеть их... Смотри, отец, смотри!

(От проходящих, во всё время действия, на заднем плане людей отделяется старушка-няня с платком на голове и, плача, подходит к статуе Пушкина, ярко освещаемая луною.)

Отец

Ну, вижу, вижу!

Сын

Пушкинская няня!
И плачет, горько плачет... Почему?

(Хочет подойти к ней, но остановлен поднявшимся с места отцом.)

Отец

Я сам поговорю! Ты не сумеешь!

(к старушке)

О чём, скажи, старушка-няня, плачешь?
Что на сердце?

Няня

Да как же, родный мой!
Убиты два моих птенца родные,
Один другого краше и милей...
Как были детками, я их водила
Сюда! Играли, тешились парнишки
И так и звали: «к дедушке пойдём!»

Отец

Как звали их?

Няня

Их Пушкиными звали,
Вот, как и этого...

Сын

А как же, молви,
По батюшке?..

Няня

Петровичами были...

Сын

Петровичи! Товарищи мои!
Убиты оба? Где? Когда? Давно ли?

Няня

Пять дней назад письмо о том пришло.

Отец

Где, где?

Няня

Не ведаю! Чудное место?

Отец

Почтенный род, от Грозного, и раньше —
Родной земле на службе именит!

Няня

И вот, не сплю — гуляю тёмной ночью...
И слёз не хватит плакать мне...

Сын

Судьба!
Давно ль друзьями в школе мы сидели...

Отец

Ну, няня! Видишь ли, Господня воля!
Им лучше там... А ты за них молись.

Няня

Иду к заутрене, родимый, к монастырской.

Отец

Ступай, ступай, хорошая моя...

(Няня уходит к монастырю.)

Сын
(после раздумья)

Всё смерть да смерть! Вернувшемуся счастью
Не верю я? Не рано ль ликованье?
И не обидно ли убитым будет
Под не осевшею ещё землей?
Не стыдно ль будет свадебною песней
Тревожить их едва начатый сон?
И разве не зовут они живущих
На страшное отмщенье?

Отец

О, мой сын!
В судьбах великих родины твоей
Нигде я не читаю слова: мщенье!
Давали мы врагам отпор, не больше!
Измена прошлому — измена правде!
Теперь за дело! За восстановленье!
Откроем церкви наши для молитвы,
Пусть возникает снова наша внешность
Такою, как была! А вместе с тем
И этот памятник; ведь Пушкин был
Одним из тех далёко видных стягов,
Которым вслед полки на бой идут,
Сбегаются на случай неудачи!
Мы разбрелись бы, если б не знамёна!
Вот оттого-то надо их поднять...
Плечом мирским! Но, что это за шум?

(Слышен быстро приближающийся шум. Тереха, Ванька и другие просыпаются. Блестящая заря.)

Сын

Великий шум!.. В такую рань проснулись?
Толпы валят со всех сторон, кругом!

(Приходят дети, женщины, монахи, славянские ратники. Толкотня.)

Отец

Сюда бегут. Должно, нас увидали...
Гонец какой-то... Радостные клики!..

(В толпе засматривают в глубину сцены.)

Многие

С гонцом беда!

Другие

Гонец-то, братцы, баба!..

Голоса

Упала лошадь! Выбилась из сил...

Терёха

А баба на ногах!

Ванька

Идут сюда толпою!

( Входит баба Василиса, с нею толпа народа; она отдаёт Кошнёву депешу.)

Баба Василиса

Победа наша... Флоты их погибли...
И Петербург спасён, как и Москва.

Терёха

Ишь! Бабу посылают, — вот так диво!

Ванька

Иль нет мужчин? Иль перебиты все?

Баба Василиса

Завидно что ли юбке? Нарядитесь!

Многие

Ишь, храбрая какая!..

Баба Василиса

Не замай!

Многие
(пока Кошневы читают депешу)

Ну, говори скорее.

Баба Василиса

Дайте время!
Да не толкай, ребята... Придушили...
Несу с собою вести я из Клина...
От Петербурга вплоть до самой Твери
Нет проводов; нет и к Москве от Клина...
И вот, депеша к нам счастливая пришла
Где по ракетной почте, где гонцами...
Пять дней назад, у самой Красной Горки
И далее за Нарвою, шёл бой...
Пошли они от Ревеля по взморью,
И морем на Кронштадт, войска и флоты!
Три дня сраженье шло! Мы одолели:
Полгвардии легло и с ними младший
Сын государев и ему родные
Четыре князя царской крови пали.
Флот англичан и немцев опоздал,
Забрать бежавших не успел — погибли!

Старый моряк

А самый флот! Неужто уцелел?

Баба Василиса

Нет! Только малость от него осталось.

Старый моряк

Сигарошники, значит!

Баба Василиса

Да, они!
Из всех речонок в море выползали —
Что водные жучки — и одолели!

Старый моряк

Вот это я всегда и говорил!

Ванька

Вот это дело, братцы!

Терёха

Эй, ребята!
Что уши-то развесили — к победе?
Что, если б нам собща фигуру эту
Заре навстречу, вот сейчас, поставить!
Что ей лежать-то, бедной, на земле?
Он песни пел любезные народу, —
Пусть встретит он зарю в победный день!

Ванька

Что ж! Можно! Вправду!

Голоса

Да, конечно, можно!

Терёха

Эй, православные!

Ванька

Да цоколь не готов!

Терёха

Зачем на цоколь, тут и сил не хватит.
А наземь можно. Отчего — не так?

Ванька

Вот, если б вольтовы столбы имелись,
Да проводы, так мы бы это живо!
Да только все поломаны в делах,
Купить нельзя!

Терёха

Чем ворот не машина?
Дружней, ребята, али ожидать!

(Подвязывают верёвки и начинают медленно воздвигать фигуру подле цоколя. Раздается звон к заутрене.)

Отец

Заутреня, как бы на Светлый праздник!
Трезвон колоколов, в народе радость...
И мёртвый, поднимаемый к живым.
Мои сын! Мой сын! Господь благовествует!

(Яркое солнечное освещение. Заревая пушка. Прибывают новые толпы. Усиленные крики. Виднеются в большом числе представители славянских войск и народностей.)

Многие

Гонец, ещё гонец! Откуда?

Гонец
(на коне — останавливается за невозможностью ехать)

Осторожней!
Коня спихнёте! Что вы? Дайте слезу...
Где комендант?

Многие

Сюда, сюда! Вот он!
Скорей, скорей, о чём?

Гонец
(подходя к Кошнёву)

Вот приказанье!

(При общем молчании старик Кошнев, по прочтении депеши, поднимается на цоколь памятника Пушкину и говорит народу.)

Отец

Счастливый день! Две радостные вести!
Царь-государь, едва стяжав победу,
Благоволит в Москву свою прибыть,
Об избиенных с нами помолиться
И погорелую столицу воскресить!

(Общее ликование народа. Сильный колокольный звон. Памятник водружен.)

Ещё одно к вам праздничное слово:
К подножью Пушкина тропа не зарастёт,
И вечно юно будет, вечно ново,
Что поднял ты своим плечом народ!
И вечно будет Пушкин нам любезен
Тем, что к добру он чувства пробуждал,
Что прелестью стиха он был полезен
И милость к падшим призывал,
Что он прозрел конец в старинном споре,
Что, смертный, он, бессмертие предрёк
Ручьям славянским, слитым в русском море,
Покрывшем весь сплотившийся восток!..

(Новые клики радости. Колокольный звон. Клики: «Ура! Живио^[3]! Слава!» Далёкая пушечная пальба. Общая хоровая песня.)

Раздавайтесь, звоны звучные!
Раззвонись, колокола!
Годы злые, годы скучные
Преисподняя взяла!
Возликуйте, православные!
Сгинул — свеялся изъян,
Все мы братья, братья равные
Многих отраслей славян!

Примечания

1. Драматическая сцена была завершена к марту 1899 г.: Случевский читал пьесу на заседании своего поэтического кружка 5 марта 1899 г., о чём в Альбоме «Пятниц К. К. Случевского» сохранилась соответствующая запись.
2. Впервые — в Пушкинском сборнике (в память столетия дня рождения поэта) / [Под ред. К. Случевского, П. Гнедича, Д. Мордовцева.] СПб., 1899, с. 241–264.
3. Живио (сербск.) — да здравствует!