ИЛИ
КАМЕННЫЙ ГОСТЬ
Дон Хуан Тенорьо
Дон Диего Тенорьо — старик
Дон Педро Тенорьо
Король Неаполя
Король Кастильи Дон Алонсо XI
Дон Гонсало де-Ульоа — комендадор Калатравы
Исабела — дукеса
Донья Анна де-Ульоа
Дук Октавьо
Маркиз Де-ла-Мота
Каталинон — лакей
Тисбеа, Релиса, рыбачки
Анфрисо, Коридон, рыбаки
Патрисьо — земледелец
Гасено, Аминта, Белиса, крестьяне и крестьянки
Рабьо, Риньо, слуги
Служанка
АКТ ПЕРВЫЙ[править]
КАРТИНА ПЕРВАЯ[править]
Сцена 1[править]
Дон Хуан, закрытый плащом, Исабела
Дук Октавьо, в эту дверь
Выйди без помех и скройся.
О дукеса, ты не бойся,
Клятвам сладостным поверь!
Счастье мы увековечим!
Истиною стать мечтаньям,
Предложеньям, обещаньям,
Дружбе, шопоту и встречам!..
Да, моя, моя!..
Свечу
Я зажгу…
Но для чего?
Видеть счастья моего
Завершение хочу.
Нет, я потушу твой свет!
Небо! Кто он, человек-то?
Кто я? Безыменный некто!
Ты не дук Октавьо?
Нет.
Люди, эй, сюда!
Себя ты
Губишь. Тс-с-с…Мне руку дай.
Прочь, мужик! Прочь, негодяй!
О король! Народ! Солдаты!
Сцена 2[править]
Кто это?
Король! Ну, дело…
Кто ты?
Не ответишь вдруг.
Здесь мужчина с ней сам-друг.
Надо действовать умело!
Стража! вот его схватить!
Живо!
О какой позор!
Сцена 3[править]
Во дворце твоем, сеньор.
Крики!.. Что могло здесь быть?
Справку мне, дон Педро, дайте,
Кто они, по их аресте.
Вы мудры и пылки вместе,
Так смелее в путь шагайте.
Дело темное, как видно.
Следствие вести в секрете.
Раз в таком оно мне свете
Предстает, — и быть здесь стыдно.
Сцена 4[править]
Взять его!
Бери, кто смеет!
Жизнь моя пока со мной,
Дорога она ценой,
Кто решится — пожалеет!
Взять, убить!
Его желанье
Исполняйте, коль хотите.
Смерть страшна ли мне, кто в свите
Состоит посла Испаньи?
Пусть он явится. Ему
Сдамся я без разговора.
Выйти всем в покой и скоро,
С ним же быть мне одному.
Сцена 5[править]
Мы вдвоем, и ты сейчас
Вынешь шпагу, чести ради!..
Храбр я, но не против дяди,
Я не смею против вас!
Кто же ты?
Скрывать напрасно:
Твой племянник.
Ах, увы!
Вот пойдет дурной молвы!
Что наделал ты, злосчастный?
Ты с какой здесь целью был,
И с какой затеей черной?
Безрассудный, непокорный!
Взял тебя бы да убил!
Говори!
Сеньор мой, дядя,
Ведь и ты, как я, был молод,
Знал любви и жар и холод
И винишь меня, не глядя
Ни на что. Так правду знай,
За нее простить мне надо:
Я обманом взял награду
От дукесы!..
Продолжай
Тише ты!
Не так направь я
Следствие, была б беда!..
Взял ее обманом?
Да,
Я назвался: «дук Октавьо»!
Помолчи же!
Неминучей
Быть беде. Король все может
Разузнать… Но мне поможет
Хитрость. Вот опасный случай!
Что же, для тебя, злодей,
Шуточки предать позору
Родовитую сеньору
Там, на родине твоей?
Ты в Неаполь во дворец
Королевский проникаешь
И тотчас озорничаешь
Над дукесою!.. Отец
Шлет тебя сюда (пускай
Небеса тебя накажут),
И гостеприимно кажет
Гостю пенистый свой край,
Италийский берег моря, —
Но в предательстве своем
Как же платит за прием
Гость?.. Позором — горе! горе! —
Самой знатной из его
Женщин!.. Впрочем, промедленье — —
Гибель здесь! Прими решенье!
Быстрота важней всего!
О прощеньи не молю я,
Только повторяю вновь:
Кровь моя есть ваша кровь.
Так — проступка в искупленье
Моего — пролей ее.
Шпагу непутевый странник
Дяде сдаст…
Бодрись племянник,
Сердце тронуто мое!
Вот тебе балкон. И прочь
Спрыгивай.
Нужны ль усилья?
Милость придает мне крылья!
Я хочу тебе помочь.
Марш в Сицилию, пострел,
Иль в Милан — и там «заройся»!
Живо!..
Я?
Не беспокойся.
Результат «похвальных дел»
Я тебе не премину
Сообщить письмом. Понятно?
Как сложилось все приятно.
Признаю мою вину.
Молодость твоя виною.
Через тот балкон — живей!
Счастлив лаской я твоей.
Так Испанья — вновь со мною!
Сцена 6[править]
Я исполнил, о сеньор,
Суд твой справедливо-строгий,
Человек…
Он мертв?
Избег он
Чудом наших лезвий гордых.
Как же так?
Но вот как, слушай.
Только ты приказ свой отдал,
Как без просьбы о пощаде,
Но со шпагой обнаженной,
Плащ свой на руку откинув,
С дерзостью и быстротою
На солдат напал он наших;
А потом, ища исхода,
Видя смерть вплотную, рядом,
В сад — вот с этого балкона —
Он в отчаяньи низвергся.
Стража кинулась проворно
В след, и выйдя через эту
Дверь, нашли мы, что кольцом он
Издыхающего змея
Скрючившись лежит, и кровью
Залито лицо. Но вдруг он
Поднимается. При вопле
Нашей стражи: «смерть злодею!» —
Он как прыгнет, и с такою
Скоростью неуследимой
Исчезает, что с порога
Не сошел я в изумленья.
Бывшая же с ним сеньора
(Удивишься ты, — ведь это —
Исабела!..) — в том покое…
Говорит она, что с ней был
Дук Октавьо, что позорной
Хитростью, обманом низким
Овладел он ею.
Что ты?
В том сама она призналась.
Честь моя! О горе, горе!
Если честь — душа мужчины,
Вручена ты легковесной
Женской стойкости почто же?
Оля!
Сцена 7[править]
Здесь, сеньор.
Введите
Женщину пред наши очи.
Вот, сеньор, ее приводит
Стража.
Королю лицо я
Показать могу ли?
Все вы
Уходите, и закройте
За собою дверь.
Скажи мне,
Женщина, тебя сегодня
В мой дворец звезда какая
Несчастливая, какое
Горе лютое толкнуло, —
Чтобы дерзкой красотою
Опозорить эти стены?
Мой сеньор…
Молчи, ни слова!
Твой язык моей обиды
Мне позолотить не может.
Кто был этот? Дук Октавьо?
Мой сеньор…
Так, значит: войско,
Стража, слуги, зубья башен —
Ненадежная опора
Против мальчика-амура,
Через стены он проходит?
Дон Тенорьо, вы заприте
Женщину вот эту тотчас
В башню, а потом велите
Без огласки дука тоже
Захватить, и я намерен
Требовать, чтоб он исполнил
Слово иль обет дукесе.
На меня хоть раз лицо вы,
Мой сеньор, оборотите.
Кто наносит за спиною
Оскорбленье мне, — и кару
Тот терпеть покорно должен,
Моего лица не видя.
Ну-с, дукеса?
Я виновна,
Оправдаться я не в силах;
Но не так мой грех уж страшен,
Если дук его загладит.
КАРТИНА ВТОРАЯ[править]
Сцена 8[править]
Рано так, — а ты уже
Встал…
Пускай я даже спал бы.
Нету сна, что погашал бы
Пламя страстное в душе!
Ведь Амур — мальчишка истый,
Он ложится неохотно
Под голландские полотна
И под горностай пушистый!
А и лег — не засыпает,
Утра ждет он — не дождется;
Вместе с солнцем встрепенется,
Как ребенок, день играет!
Мысль: «А как-то Исабела?»,
Риньо, не дает покоя;
С ней душа, — но что ж такое,
Быть должно в тревоге тело,
Охраняя замок чести
Днем и ночью, вновь и вновь.
Что за дерзкая любовь
У тебя, прости, к невесте!
Как, безумный?
Говорю я,
Что за дерзость можно счесть
Так любить. Охота есть
Слушать правду?
Да.
Спрошу я:
Верно ль, влюблены вы оба?
И она в тебя?
Дурак,
Как ты смеешь?
Нет, я так…
Ну, а ты в нее?
Еще бы!
Как же так? Глупец ты, значит,
Отпрыск рода знаменитый, —
Коль страдаешь от любви ты
К той, что по тебе же плачет.
Не люби она тебя же,
Был бы смысл по ней томиться,
Домогаться и стремиться,
Днем и ночью быть на страже.
Но когда они стремятся
Друг ко другу пылко оба, —
Отчего они до гроба
В церкви не соединятся?
Сцена 9[править]
К вам, сеньор, посол Испаньи;
Он находится в приемной
И с надменностью нескромной
С вами требует свиданья…
Как бы не арестовали
Вашу милость! Уж про то
Ходят слухи.
Как? За что?
Пусть скорей войдет!
Едва ли
Спать, как вы, беспечно ляжет
Тот, за кем проступок есть…
Если ваша милость честь
Посещенья мне окажет,
Как же можно, чтоб я спал,
Как глаза сомкнуть посмею?
Честь мне! Чем обязан ею?
Чем? Король меня послал.
Если память самого
Короля нас удостоит
Знаками вниманья, — стоит
Жизнь сложить к стопам его.
Той звездой, которой краше
Для меня на небе нет,
Королевский мне привет…
Та звезда — несчастье ваше.
Короля посол, держу
С порученьем к вам мой путь я.
В чем оно, маркиз? Ничуть я
Не волнуюсь, не дрожу…
Вас поручено под стражу
Взять. Извольте шпагу сдать!
Но за что? Вины признать
Не могу малейшей даже…
Ох, получше моего
Знаете, — ручаюсь смело!
Но на всякий случай, дела
Сообщу вам ход всего.
В час, когда гиганты негры,
Черные свои палатки
Вмиг собрав, топча друг друга,
Пред зарею убегали,
В этот час мы говорили
О делах — король и я же.
(Ибо солнцу супротивник
Всякий, облеченный властью:)
Вдруг мы слышим голос женский
(Голос эхом был подхвачен
Из колодезей священных);
Будто бы: «на помощь!» звали. «.
Сам король на шум и голос
Кинулся… И что предстало
Перед ним? И что он видит?
Исабелу! И в объятьях
Человека страшной силы.
(Ведь на небо покушаться
Лишь чудовище посмеет!)
Приказал король забрать их.
Подошел тогда к мужчине
И хотел его оставить
Без оружья… Но, должно быть,
Это демон был под маской
Человека, — тотчас дымом
И золою мелков стал он,
И в мгновение низвергся
Вниз с балкона, между вязов,
Что венчают капители,
Красоту дворцовых зданий.
Мы схватили лишь дукесу,
А она при всех сказала,
Будто на правах супруга
Это ею дук Октавьо
Овладел…
Что говорите?
Только то, что все слыхали,
В чем сомнений быть не может,
Исабела, там по разным…
Можно вас просить о ней
Помолчать? Надежды мало…
Все же, может быть, солгала
Ради чести так своей…
Продолжайте же скорей!
Жизнь у сердца отнята
Вашим ядом… Неспроста
Стал подобен я старухам,
Что вошедшее сквозь ухо
Пропускают сквозь уста.
Исабела — вот загадка
Страшная! — Меня забыть!
Дать мне смерть! Не может быть!
Как во сне забыться сладко!
Как, проснувшись, тяжко жить!
Злые сны! Не веря в вас,
Грудь тоскою не сжималась,
Отдохнуло сердце малость…
Вдруг пронзает слух рассказ
О таком, чему и глаз
Не поверил бы… Ужели
Правда все об Исабеле?
Не поверю, --нет, маркиз!
С высоты такой — и вниз!
Невозможно, в самом деле!
Женщина! Суров закон
Чести… Даму охраняя,
Все бы принял на себя я!
С Исабелой… Кто ж был он?
Я совсем с ума сведен…
Так, как правда то, что в гнездах
Птицы населяют воздух;
То, что рыбам в этом мире
Из стихий родны четыре;
То, что счастье блещет в звездах
Славы; что друзья ревнивы
К верности, враги же лживы;
То, что ночи свойство — тень,
Что исполнен светом день, —
Так слова мои правдивы.
Вера вам, с моею волей
Совпадая, мне желанна.
Кто из женщин постоянна,
Женщина она, не боле!
Если ж так, причину боли
Остается мне признать…
Вы умны, и вам избрать
Можно б средство исцеленья…
Понял я. — Исчезновенье!
Быстро!.. Надо ль повторять?
Соберусь в Испанью вмиг,
И пройдет моя досада.
Через эту дверь вам сада
Открывается цветник.
О флюгарка! О тростник!
Я бегу от худших зол.
Гонят нас в чужие страны
Родины моей обманы.
К Исабеле подошел,
Обнял… Я с ума сошел!
Сцена 10[править]
Одна из всех рыбачек.
Кому целует море
Волною переливной
Их ног жасмин и розы,
Одна любви не знаю,
И счастлива одна я,
Ее коварных пленов,
Тиранка, избегаю.
Здесь, где проходит солнце
Над сонными волнами
И скованные мраком
Сапфиры рассыпает,
И на песке прибрежном
То жемчуга горсть кинет,
То золотою ляжет
Сияющею пылью, —
Я здесь влюбленным песням
Приморских птиц внимаю
И нежному сраженью
Воды с подводным камнем,
Стою с удой тончайшей,
Легчайшей, — только стоит
Рыбёшке клюнуть, — весит
Она тотчас же вдвое!
А то — раскину сети,
И попадает в невод
Все то, что чешуею
На дне морском одето»
Я здесь живу спокойно,
Душа моя свободна,
Бодра: не отравляет
Ее любовь — змееныш.
А сколько их, Амура
Считающих обиды!
Смеюсь над ними всеми,
Завидуют они мне.
Я счастлива стократно,
Амур, твоей пощадой!
Ты, может, презираешь
Мою за бедность хату?
Мое жилье венчают
Соломенные башни,
Гнездятся в них глупышки
Голубки да цикады.
Храню под этой кровлей
Я честь, как плод созрелый,
Как будто сохраненный
Сосуд в соломе целый.
Для нашей Таррагоны,
Что серебром богата,
Огонь ее орудий
Защита от пиратов,
А для меня — презренье.
Ко вздохам их глуха я,
К мольбам их непреклонна,
Для их обетов — камень.
Анфрисо, он ли, юный,
Рукой всесильной неба
Не одарен дарами
Души и тела щедро?
В речах он так разумен,
В поступках благороден,
В несчастьях терпелив он,
В своей тоске так скромен.
И вот мои чертоги
Ночами он обходит.
От холода страдает,
И утром оживает.
Жилье мое сияет
Поутру от зеленых
Ветвей, что с этих вязов
Нарежет он, влюбленный.
То на гитаре нежной
Иль флейте тростниковой
Дает мне серенаду, —
Меня ничем не тронет.
Ведь я — самодержавной
Империи тиранка,
В его скорбях мне сладость,
И в униженьи-- слава.
Все девы по Анфрисо
Томятся, умирают,
А я его всечасно
Презреньем убиваю.
Закон любви жестокий:
Пренебреженный любит,
Любимый презирает;
Амура милость губит,
Амур от ласки вянет,
От гнева — расцветает.
Уверена в своих я
Поклонниках бываю,
И в молодости груза
Любовных мук не знаю!
Ты, глупый разговор мой,
Работать мне мешаешь:
Смотри, не помешай же
Нетрудному занятью.
Хочу уду забросить,
Вверяясь ветра воле,
С наживкою для рыбок…
Но вот низверглись в мор
Два человека с судна,
Разбитого о скалы,
Которое пучина
Глотает водяная.
Вздымаясь, плещут волны,
Корма и нос под ними
Уже исчезли… Малость
Еще, и мачта б скрылась.
Она кренится, ветру
Ветрила предоставив,
И ветер парусами
По прихоти играет…
Один пловец другому
Отважно помогает…
Учтивая поддержка
Тому, кто утопает.
Берет его на плечи…
Эней, плывя от Трои,
С Анхизом престарелым
Проделал не иное.
Вот он плывет, и с силой
Он рассекает волны…
И никого не вижу
На берегу им в помощь…
Не кликнуть ли? Тирсео,
Альфредо, эй! Анфрисо!..
Видна ведь рыбакам я, —
А слышат ли? --Не слышат!
Но это прямо чудо! —
Земли достигли оба.
Пловец — тот еле дышит,
Но все же спас другого!
Сцена 11[править]
Хананейки помогли бы.
Брр! Как солоно в воде!
В помощь счастливой звезде
Нужно здесь искусство рыбы.
Смерть коварная страшна,
Жизнь на что-нибудь годится.
Вот бы столько, как водицы,
Бог подлил сюда вина!
Мой сеньор совсем застыл.
Что, как умер он на горе?
Ну, в беде виновно море, —
Кто ж виной безумству был?
Проклят будь, кто смел доверить
Волнам хрупкую сосну,
И морскую глубину
Первый вздумал в лодках мерить!
Будь же проклят ты, Язон,
Тифису мои проклятья, —
Умер он! Предугадать я
Должен был… Каталинон,
Горемычный ты!
Участье
К вам мое… Не тяжела
Ноша вам?
Не мало зла
В ноше жизни, — мало счастья!
Сидишь! — Я сумел спастись,
Но зато — сеньор не слышит…
Посмотри, он умер?
Дышит!
Друг, проворней шевелись,
Побеги за рыбаками,
Много в хижине их тут…
А позвать — они придут?
Знали б, прибежали б сами.
Кто он? Важный господин?
Да, рыбачка, — кабальеро!
Набольшего камергера
Королевского он сын!
Он меня дней через шесть
В графы возведет в Севилье,
Если плата за усилья
Соответственная есть.
Как зовут его?
Хуан,
Дон Тенорьо.
Так зови же!
Да, бегом!
Сцена 12[править]
Взгляну поближе.
Что за лик и что за стан!
Да придите же в себя!
Кабальеро!..
Где я?
Где вы?
На коленях юной девы.
Гибнул в море, — в вас, любя,
Оживаю… Об ужасных
Безднах водных тот забыл,
Кто из них взнесенным был
К небу ваших глазок ясных.
Был корабль мой ураганом
Перевернут через борт,
Чтоб, войдя в надежный порт,
К этим ножкам лечь желанным.
Вы с геройским показались
Духом, — бывши без дыханья.
Вы, пройдя сквозь испытанья,
За испытыванье взялись.
Велика ж была свирепость
Пенных волн морских, как видно.
Что городите бесстыдно
За нелепостью нелепость.
Вас, кидая по раздолью,
Волны круто посолили,
Что теперь заговорили
Вы ко мне с такой солью.
Вы молчком сказали много;
Вы и замертво лежали, —
Все, поди, соображали…
Но не лгите, ради бога!
Вы — как эллинов творенье,
Конь из водяной пучины, —
Не в воде ль искать причины
И для вашего горенья?
Коль у смертного порога,
Весь в воде, вы жжете души,
Что ж, как будете посуше?..
О не лгите, ради бога!
Это было в вышней власти,
Чтобы в море, между рыб я
Мудрым умер… Но погиб я,
Как безумец, здесь от страсти…
Поглотить меня могла бы
Зыбь серебряная моря,
На безбрежном волн просторе,
Но зажечь — нет, не зажгла бы!
Вы я; — огонь, частица дня!
Солнечным причастны негам,
Внешне сходная со снегом,
Вы сжигаете меня!
Вам, иззябшему, дорога
Обернулась, знать, огнем, —
Вы ж горите и в моем.
О не лгите, ради бога!
Сцена 13[править]
Вот и все собрались здесь!
Глянь-ка, твой хозяин ожил!
Да, от взгляда твоего же
Лаской жизни полн я весь!
Что прикажешь?
Ах, друзья,
Коридон, Анфрисо!
Только
Этих слов и ждали столько
Времени и он, и я!
Что, Тисбеа, нам прикажешь?
Тот из вас венца достиг
Кто из этих уст-гвоздик
Слышит речь; кому ты скажешь:
«Сделай то и то», — что конь
Боевой, не медля и не
Отдыхая ни в долине,
Ни в горах, — влетит в огонь,
Воздух силой переборет,
Море, сушу рассечет…
Знала я наперечет,
Что любой из них повторит;
До сегодня был мне пуст
Смысл их льстивых утверждений, —
Нынче ж жадно подтверждений
Жду словам из милых уст!
Я, друзья, удила тут,
С камня… Вдруг передо мною
Тонет судно… Эти двое,
В воду бросились, плывут…
Вас на помощь я кричала,
Но никто не слышал… Вот
Человек, однако, тот,
Как в волнах их ни качало,
Друга на плечи взвалил.
Победил вражду стихии,
И на камушки морские
Бездыханного свалил…
Вот лежит идальго. Я
Шлю другого к вам…
И сразу
Мы сбежались… Ждут приказу
Твоего твои друзья.
Так прошу: его снесем
В хижину мою, согреем
Там его и как умеем
Платье вычиним на нем.
Я отца привлечь хочу
К помощи, — он это любит…
Ну, красотка так и рубит!
Слушай, и молчи.
Молчу.
Если спросят, кто я, скажешь.
Что не знаешь.
Так. Потом
Известишь меня о том,
Что задумал и прикажешь.
По охотнице младой
От восторга так и млею!
В эту ночь ей быть моею!
Больно скоро, сударь мой!
А каким же родом?
Спрячь
Свой язык и уходи-ка!
Рыбаков предупреди-ка,
Друг Анфрисо, — всем назначь
В часовой собраться срок
Здесь для танцев…
Разумеем
Это мы. Не пожалеем
Уж ни глоток мы, ни ног!
Умер я!
Но вы идете…
И, как видите, с трудом…
Говорите обо всем…
Обо всем и вы поймете!..
Более! Если вы не лжете!
Сцена 14[править]
Как кончилось посольство ваше,
Комендадор?
Узнал я в Лиссабоне, —
Племянник твой, король, вооружает
До тридцати судов.
С какою целью?
Король сказал: для Гоа. Но иную
Весьма подозреваю в этом цель я:
Не хочет ли он летом осадить
Иль Танхер, или Сеиту.
Бог поможет
Ему и славою воздаст за ревность.
А как размежеванье?
Просит Серпу,
Король и Мору, Оливенсу, Торо,
Взамен же предлагает Вильяверде
Он, Альмендраль и Мертолу с Эррерой,
Что между Португальей и Кастильей.
Сейчас же мы и договор подпишем.
Про путь свой расскажите, дон Гонсало.
Вы так устали, а меж тем достали,
То, что хотели.
Никогда служить вам,
Сеньор, я не устану.
Хороша ли
В их Лиссабоне?
Это — наибольший
Из городов Испаньи. При желаньи
Сеньора я про все, что там увидел
Чудесного, отдам отчет подробный.
Я рад послушать: сядемте покуда.
Ах, этот Лиссабон — восьмое чудо!
Изнутри страны, оттуда,
Где лежит Куэнки область,
Потихоньку вытекает
Славный Тахо многоводный.
Пробежав чрез пол-Испаньи,
Та река впадает в «море» —
«Океан» среди священной
Южной части Лиссабона.
Перед тем как и названье
И русло свое у моря
Потерять, между юрами
Разливается широко
Тахо, гавань образуя.
В том порту судов без счета:
Барки, каравеллы, сайки,
И галеры там находят,
Со всего земного шара
Приплывя, приют спокойный.
Столько их, что, озирая
Все, подумаешь невольно,
Что Нептунова столица
Тут раскинулась привольно.
Гавань эту защищают, —
Повернись к закату солнца, —
Пара крепостей сильнейших:
Каскаде одна зовется,
А другая — Сан-Хуаном.
В полумиле иль немного
Дальше расположен Белен.
Это — монастырь святого,
Знаменитый неким камнем,
У которого, как сторож,
Лев приставлен. В нем находят
Короли и королевы
Католических народов
Вечное успокоенье.
Вниз оттуда — водяною
Массою река стремится
До Алькантары угодьем
Монастырским де-Хабрегас.
Там долина, между прочим, —
Три холма ее венчают, —
Красоты их бесподобной
Был изобразить не в силах
Сам Апеллес; издалека
Их увидишь; ожерельем,
Прямо с неба свисшим долу,
Из жемчужин полноценных
Кажутся они… С их мощью
И величьем — десять Римов
Не сравняешь ни за что ты
Ни числом монастырей
С храмами, ни зданий строем,
Ни красою командорств,
Ни роскошеством дворцовым,
Ни наукой, ни оружьем,
Ни по судопроизводству
Образцовому, ни в смысле
Милосердия, что прочно
Угнездилось на холмах.
Но во всей громаде стройной
Поразительней всего
Вид с вершины замка. Смотришь.
Видишь шестьдесят селений —
Все у берега морского
В расстояньи миль шести…
Оливелас среди прочих,
Монастырь, в котором келий
Насчитал до шестисот я
Тридцати; а в них монахинь,
Послушниц и постриженных,
Больше тысячи двухсот.
От него до Лиссабона,
На пространстве очень малом,
Тысяча сто тридцать вольных
Помещается селений,
Утопающих в зеленых
Насажденьях; называют
В нашей Бетике такие
«Двориками»… По средине ж
Города разбита площадь,
По прозванью — Дель-Росио.
Это — всей столицы гордость.
Как обширна! Как красива!
Взять сто лет назад и больше —
Море было в этом месте,
А теперь меж ней и морем
Зданий счетом тридцать тысяч.
Видно, океан в другое
Место бег свой направляет.
Улица есть в Лиссабоне,
Rua Nova по названью,
Или «Новая». — Сокровищ
Всяких и великолепий
В ней привезено восточных
Столько, что король сказал мне —
В этой улице меж прочих
Обывателей богатых
Есть один купец, который
Мерит деньги на фанеги,
А считать уж их не может…
Близ дворца, где Португалья
Короля ее почетом
Окружает, — снова пристань,
И в той пристани без счета
Разгружается судов
С английскою спелой рожью,
С ячменем французским. Самый
Тот дворец — его подножье
Тахо моет и целует —
Величавый и огромный
Выстроен еще Улиссом;
От него и самый город
Носит имя на латинском
Языке — Улисибона.
Герб его — изображенье
Нашаре, как на подножье,
Ран, которыми отмечен
Был в пылу кровавом боя,
Волей вышних сил безмерных,
Первый их король Алонсо
Дон Энрикес. В Тарасоне,
В арсенале Лиссабона,
Много разных кораблей,
В том числе таких огромных
Несколько судов военных,
Что когда на них посмотришь
Снизу, кажутся верхушки
Мачт упершимися в звезды.
Что еще я особливо
Расскажу про этот город, —
Это то, что горожане,
Угостить соседа-гостя
Пожелав, легко имеют
Рыбу свежего улова,
Что плескалась у дверей:
В двери сеть закинуть стоит,
Как уж в ней трепещет рыба,
И сама к ним в двери входит.
Надо к этому прибавить,
Что до тысячи и больше
Каждый вечер приплыает
К порту барок нагруженных:
Масло, хлеб, вино, топливо,
Много фруктов всевозможных,
Снег с надгорья де-Эстрелья,
Что на головах разносят
После в городе мальчишки,
Снегом в розницу торговцы.
Впрочем я сеньор, напрасно
Утомляюсь: легче звезды
Сосчитать, чем описанье
Части дать его сокровищ
Жителей сто тридцать тысяч
Нынче числят в Лиссабоне.
Между ними — чтобы кончить —
И король, тебе целует
Руки он…
Приятней много,
Дон Гонсало, было в вашем
Изложеньи самом кратком
Слышать это, чем увидеть
Самому его красоты.
Дети есть у вас?
Одна лишь
Дочь. Она, сеньор, настолько
Хороша собой, что будто
В ней себя венчать природа
Захотела…
Я желал бы
Выбрать мужа ей…
Как хочешь.
Я на выбор твой согласен
За нее. Но кто такой он?
Он в чужих краях покуда,
Из Севильи сам; он носит
Имя дон Хуан Тенорьо.
Донье Анне эту новость
Сообщу сейчас…
Идите,
В добрый час, и возвращайтесь
От нее с ответом скорым.
Сцена 15[править]
Лошадей на двух персон
Поскорей сюда гони,
Раз оседланы они!
Я хоть и Каталинон,
«Кое-кто», сеньор, а все же
Про меня, сеньор, навряд
Люди худо говорят,
Имя, сударь, непохоже
На меня…
Они пока там
Празднуя горланят вслух,
Лошадей достань тех двух, —
Только их ногам крылатым
Можно наш обман вручать.
Что ж, в конце концов Тисбею
Получил ты?
Я умею
Мастерски озорничать.
Что ж ты спрашиваешь, зная
Мой обычай?
И весьма!
Ты для женщин, как чума.
По Тисбее умираю,
По прелестнейшей девице!
Славно за заботы с ней
Рассчитался!
Как Эней
С карфагенскою царицей.
Ах, как женщинам вы лжете!
Ну, да ладно, лицемерьте, —
Вы поплатитесь по смерти!
Долгий срок вы мне даете!
Имени Каталинона
Ты достоин…
Хоть ругай, —
Твой не буду попугай, —
Я в таких делах — ворона.
Вот она, бедняга, тут.
Отправляйся за конями!
Как она возилась с нами!
Как ей платим за приют!
Сцена 16[править]
Ах, сама я не своя
В час, когда тебя не вижу.
Выдумки я ненавижу,
Не переношу лганья!
Я-то лгу?
Любя, усладу
Ты душе могла бы дать.
Я твоя!
Чего же ждать?
И о чем вам думать надо?
Ах, о том, что это казнь —
Страсть, что встретила в тебе я!
Если я в тебе, Тисбея, —
Прогоняю я боязнь
Всякую… Когда мы служим
Женщине — довольны быть
Мы должны и жизнь сложить
За нее. Тебе я мужем
Стал бы…
Мы — возьми ты в толк, —
Неровня!
Но в деле этом
Короля любви декретом
Равноправны холст и шелк.
Я бы верила в тебя, —
Но обман — в твоей же власти!
Иль моей не чуешь страсти? —
Как я пламенен, любя,
Как за прядь волос ты душу
Купишь…
Уступить готова,
Если мужем стать мне слово
Дашь ты…
Клятвы не нарушу,
О глаза, что на смерть бьете,
Буду мужем!..
Есть, поверьте,
Бог, — и кара есть по смерти.
Долгий срок вы мне даете!
И рабом я вашим буду,
Бог дает мне жизнь пока, —
Вот вам слово и рука!
Я вас лаской не забуду.
Так не станем в ящик дальний
Класть восторги…
Да, пойдем!
Угол в домике моем
Будет новобрачным спальней.
В этих тростниках укройся,
Жди, пока подам я знак.
Но пройти оттуда как?
Покажу, не беспокойся,
Вы блаженство мне несете!
Но оно тебя обяжет:
Коль обманешь, — бог накажет.
Долгий срок вы мне даете!
Сцена 17[править]
Пастухов сюда созвать
И Тисбею надо б ныне,
Чтоб столицею пустыню
Нашу мог бы гость назвать.
Пляску мы пока отложим,
Подождем хотя Тисбею…
Так пойдем за ней.
За нею!
Сбегать в хижину к ней можем.
Занята она, как видно,
Гости с нею. Им, пожалуй,
Позавидует наш малый…
О, с Тисбеей быть — завидно!
Без нее, коль за нос водит,
Будем петь и танцовать!
Можно ль думу разогнать,
Что от ревности приходит!
Вышла девушка удить
С камушка, где суше,
А на тоне вместо рыб
Все сердца и души.
Сцена 18[править]
Пламя, пламя! Вся в огне я!
Как моя пылает хата!
Други, в колокол ударьте, —
Не залить огня слезами.
Бедное мое жилище,
Будто Троя, запылало:
С той поры, как Троя пала,
Стал Эрот сжигать и хаты.
Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя!
Любовь и жалость! Все во мне пылает!
Ты, жилье мое, позора
Моего сообщник жалкий!
Ты, вертеп бандитов гнусный,
Моего несчастья сваха!
Лживый гость, что обесчестил
Девушку и бросил сразу!
Туча, что морские недра
Мне на гибель подослали!
Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя!
О пожалейте! Все во мне пылает!
Я, которая жестоко
Над мужчинами смеялась,
Я осмеянной жестоко
По заслугам оказалась!
Соблазнил меня бесстыдно
Кабальеро, дав мне клятву
Мужем стать мне, и позором
Честь мою покрыл и кровлю.
Мало этого, и крылья
Я сама его коварству
Привязала, приготовив
Лошадей… Он посмеялся
И уехал… Поспешите
Все за ним! Но мне неважно,
Пусть уйдет: ему возмездье
Отыщу у короля я.
Воды, друзья, воды, мне! Пламя, пламя!
Любовь и жалость! Все во мне пылает!
Сцена 19[править]
Поспешим же за злодеем!
Тяжело молчать страдая,
Но на небе мститель жив
За меня неблагодарной.
Нет, пойдемте за Тисбеей,
Ведь в отчаянья ужасном
Бродит бедная и, может,
Ищет горшего несчастья!
Вот возмездие за гордость!
В этом бедствии сказалось
Все ее безумье!
Пламя!
В море бросилась…
Тисбеа, стой! Тисбеа!
Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя!
Любовь и жалость! Все во мне пылает!
АКТ ВТОРОЙ[править]
Сцена 1[править]
Что говоришь ты?
Истинную правду.
Осведомлен вполне письмом я этим;
В нем твой посланник — мой же брат--мне пишет,
Что пойман он в покоях королевских
С одной прелестною придворной дамой.
Какого ранга?
Ранга? — С Исабелой,
Дукесой.
Как?
Не болей и не меней!
Неслыханная дерзость! Где ж теперь он,
Вы знаете?
От вас, сеньор, не буду
Скрывать я правды: он сегодня ночью
В Севилью прибыл со своим слугою.
Вы знаете, как вас я уважаю,
Тенорьо; но об этом короля мы
Сейчас же известим, и с Исабелой
Юнца мы повенчаем. И Октавьо,
Невинному страдальцу, сон воротим.
Хуану тотчас выехать велите
Куда ж, сеньор мой?
Пусть мой гнев узнает,
Севилью покидая. Нынче ночью
Пускай в Лебриху едет и заслугам
Отца себя признательным считает.
Но, дон Диего, что теперь мы скажем
Гонсало де-Ульба? Я Хуана
С его помолвил дочкой слишком рано, —
Как бы уладить это лучше?
Будьте
Спокойны, мой сеньор, лишь прикажите, —
Я оберечь сумею честь сеньоры,
Отца такого дочери.
Утешить
Его в почете способ отыскал я:
Его назначу главным майордомом.
Сцена 2[править]
Вас, государь, увидеть кабальеро
Желает, — он назвался дук Октавьо.
Как, дук Октавьо?
Да, сеньор.
Просите.
К твоим ногам, о государь, изгнанник,
Лишенный крова, припадает ныне.
Весь путь себя ласкал надеждой странник
Предстать пред вас.
Желал бы о причине
Бед ваших, дук Октавьо, знать…
Избранник
Лихой судьбы, я потонул в пучине
Коварства женского, а к вам сюда же
Я был гоним и оскорбленьем даже.
Невинность вашу, дук Октавьо, знаю,
Я к королю пишу письмо; оно вам
Вернет желанный сон, как полагаю,
А чтоб ваш путь сюда этапом новым
Был в жизни вам, — в Севилье повенчаю
Вас, заручившись королевским словом.
Я знаю, Исабела — ангел кроткий,
Но рядом с той помнится вам уродкой!
Комендадор великий Калатравы,
Гонсало де-Ульоа, кабальеро,
Чьей даже мавр не отрицает славы
(Здесь суть не в том, что трусость — лести мера),
Имеет дочь он, чьи похвальны нравы,
Чья добродетель — выше нет примера,
На чью красу лишь взглянешь — и в бессильи:
Она, как солнце между звезд Кастильи.
Ее-то я в супруги вам и мечу.
Слова сеньора слушать мне отрада,
Мне сладок путь мой, и я вам отвечу:
Раз выбор ваш — душа невесто рада.
Почетную устройте гостю встречу.
Того, сеньор, минует ли награда,
Кто верит в вас? — Всем королям пример вы!
Алонсо вы Одиннадцатый? Первый!
Сцена 3[править]
Что случилось?
То случилось,
Что мой не был труд напрасным;
Засияло в свете ясном,
Что в судьбе моей мрачилось.
С королем я говорил:
Цезарь к Цезарю явился,
Я увидел, с ним схватился,
И, конечно, победил.
Встану перед алтарем, —
Мне уж выбрана невеста,
И имеет вскоре место
Примиренье с королем.
Да, не даром он в Кастилье
«Благородным» наречен.
Так тебе дарует он
И супругу?
Да, Севильи
Уроженку. Вскоре сами
Убедимся: место это
В половине славно света
Не одними храбрецами —
Кабальеро, чья отвага
Знаменита, но прелестной
Лаской дам своих известно.
Плащ накинутый и шпага,
По заходе солнца шопот, —
Что из года в год все реже, —
Если не в Севилье, — где же
Встретишь ты? Уже мой ропот
Стих, и счастлив я всецело.
Сцена 4[править]
Стой, сеньор, (куда я впутан!) —
Дук невинный, видишь, тут он,
Тот стрелец, что в Исабелу
Метил, — или безутешный
Козерог ее.
Молчи же!
Чем он кланяется ниже,
Тем верней предаст!
Поспешно
Так Неаполь покидая
(Кто ослушаться посмел бы,
Раз король того «хотел бы»),
Выбрать времени тогда я
Не успел, чтобы проститься
С вами, дук Октавьо…
В этом
Нет вины пред этикетом
Вашей, друг мой. Очутиться
Нам пришлось в Севилье…
Кто бы
Мог подумать, дук, что вместе —
Вы и преданный без лести
Ваш слуга, мы будем оба
Здесь. — Сознайтесь, что насколько
Вы б Неаполь ни ценили,
И его бы вы сменили, —
Впрочем: на Севилью только!
Если б с этими словами
Обратились вы ко мне
На родимой стороне, —
Посмеялся б я над вами.
А теперь я без насилья
Над собой скажу: хвалы
Ваши ей еще малы!
Так приятна мне Севилья!
Кто это идет сюда?
Кто? Маркиз — сама спесивость —
Де-ла-Мота. И учтивость
Требует…
Во мне, когда
Будет вам нужда какая, —
Шпага вот, и вот рука…
Обработал дурака!
Так при случав другая
Будет женщина, — коль он
Зазевается, — под флагом
Дука — дон Хуана благом!
О, поверьте — я польщен
Сцена 5[править]
Целый день хожу везде,
Не могу до вас добраться,
Вы ж поинтересоваться
Не хотите даже, где
Тот, кто был всегда вам другом.
Но, маркиз, а я как раз
Отыскать желая вас,
Сладким был томим недугом.
Новенького что у нас?
Все меняется везде же.
Женщины?
Одни и те же.
Что Инес?
Она сейчас
Собралась в Бехер.
Ну вот
Место даме родом знатной!
Климат, знать, благоприятный
Там ей…
Там она умрет!
Что Констанса?
Плохо ей;
Говорят в лицо: «Старуха!»
Но она туга на ухо…
Без ресниц и без бровей…
Быть старухой португальской
Лестно все-таки… А как
Теодора?
Скверный знак.
От болезни этой галльской,
Слышно, нынче по весне
Убежать она хотела?
И, бедняжка, так потела,
Что размокла вдрызг. И мне
При недавней встрече (груб
Я не буду перед вами),
Красноречия цветами
Сыпля, подарила зуб.
Хулия из Кандалехо?
Этот крашеный урод!
За «невинность» все идет?
Что вы, дешева до смеха!
В Кантарранас, — у границы
Городской — что выбрать есть?
Да, лягушек там не счесть!
Ну, а живы две сестрицы?
Да, и учит потаскуха
Селестина, всем нам мать,
Как мужчин не продремать…
Вельсевулова старуха!
Ну-с, сначала о старшой!
Бланка? У нее, святоши,
Вечный пост, и нет ни гроша.
Стала, стало быть, ханжой?
Да, она кремень-девица.
А другая?
Та всегда
Отвечать готова «да»!
На все руки мастерица!
Как, маркиз, у вас насчет
«Мертвой хватки»?
С Эскивелем,
Доном Педро, славу делим
В этом отношеньи… Вот
И сегодня намечаю
Две…
Мне можно? Я таков, —
Где найду гнездо птенцов
На двоих я оставляю.
Как успехи в деле сложном
Воздыханья?
Есть предмет,
Но — увы! — дыханья нет.
Отчего?
О невозможном
Я томлюсь.
Не любят вас?
Очень любят, как ни странно!
Кто?
Кузина, донья Анна,
Что приехала сейчас.
Да? Откуда же?
Откуда?
Брал отец ее с собой
В Лиссабон.
Она собой
Хороша?
Ну просто чудо!
В ней природа превзошла
Самое себя!
Настолько
Хороша! Глазком бы только
Посмотреть!
Едва ль была
Ей под солнцем кто подобна!
Смысл прямой жениться вам.
Но ее просватал сам —
Вот как вышло неудобно! —
Сам король кому-то…
Вас
Любит донья Анна?
Пишет
Мне…
Не чувствует, не слышит,
Кто с ним говорит сейчас:
Озорник всея Испаньи!
Верьте же в свою звезду!
С трепетом сейчас я жду
Иль блаженства иль страданья, —
Путь определится наш…
Случая не упустите!
Я ж вас буду ждать — хотите?
Да, бегу.
Сеньор Кругляш,
Добрый путь, сеньор Квадратный!
До свиданья!
Мы вдвоем,
Друг, что можно, и возьмем
От историйки занятной!
За маркизом до поры
Проследи-ка под рукою…
Сцена 6[править]
Тсс! Кто это?
Что такое?
Будьте милы и добры,
Не возьметесь — скоро-скоро, —
Так как вы маркизу друг, —
В руки передать из рук
Письмецо моей сеньоры?
Положитесь на меня,
Дворянин и друг я, знайте.
Верю вам, сеньор. Прощайте!
Сцена 7[править]
Голосок исчез, звеня…
Точно заворожено
Кем-то было все здесь, то, что
Вышло, и письмо мне почтой
Ветра было вручено.
Да, оно, сомнений нет,
Послано ему той самой,
Так захваленной им дамой,
Что его любви предмет…
Вот, скажу, счастливый случай!
И в Севилью слух проник
Про меня, что озорник
Я большой, что нету лучшей
Мне забавы, чем: спешить
К чьей-нибудь чужой невесте,
Поозорничать — и чести
Девичьей ее лишить!
Раз письмо дано мне в руки,
Я имею право вскрыть.
Тут ловушка может быть?
Прямо смех все эти штуки!
Распечатал наконец…
Так-с! Сомнений не осталось:
«Донья Анна» подписалась…
Ну-с, прочтем: «Меня отец
Замуж выдает в секрете.
И противиться нельзя.
Это — для меня стезя
К смерти; мне не жить на свете!..
Выполнением моей
Воли ты меня обяжешь,
Меру полную покажешь
Этим ты любви своей.
Ты увидишь, как тебе я
Предана, как я горю…
Дверь я в полночь отворю, —
В дверь входи ты не робея!
Будешь знать, что не вотще
Вздохи слал ко мне и пени…
Вот примета для дуэньи: —
Приходи в цветном плаще.
Знай, душа моя с тобою,
И прощай, несчастный друг!»
Ну, и привалило вдруг!
От удачи нет отбою.
Дело сварится у нас!
В точности такое дело,
Как когда-то с Исабелой!
Сцена 8[править]
К вам идет маркиз.
Сейчас
Предстоит для нас обоих
Дельце.
Как, обман опять?
И какой еще!
Как знать:
Мы таких, пожалуй, — кто их
Ведает, — иль там иль тут
На дороге повстречаем,
Что не мы созорничаем,
А они нам накладут!
Озорник, обманщик злостный
Будет отомщен тогда,
Мой сеньор!
А ты — всегда
Проповедуешь, несносный?!
Храбрецу рассудок — щит.
Ну, а трус — беду пророчит.
Знай, кто в выигрыше хочет
Оставаться, — тот спешит.
Вообще в игре чем выше
Ставка, — выигрыш крупней.
Но приедешь тем верней
Дальше ты, чем едешь тише.
Раз, однако, навсегда
Я тебя предупреждаю…
С этих пор сопровождаю
Я повсюду и всегда,
Мой сеньор, тебя. Все игры
Я с тобой вперед делю,
И, коль хочешь, затравлю,
Для тебя слона и тигра.
Тсс! Маркиз вблизи от нас!
Что ж? Не на него ли травлю?
Сцена 9[править]
Вам, маркиз, сейчас доставлю?
Я превежливый приказ.
Через то окно давали
Мне записочкой его,
Я не видел, от кого
Шел он, — но при всем едва ли
Ошибусь, коль утверждать
Стану: то была девица.
Вам к двенадцати явиться
Сказано, — вас будут ждать
У одной заветной двери;
И с одиннадцати та
Дверка будет отперта;
Там всего, чему ты верил,
Уповал, — и вообще
Предстоит осуществленье,
Вот примета для дуэньи:
Приходи в цветном плаще.
Что сказал ты?
Из-за ставни
Было мне сообщено,
Кем, не знаю.
Смущено
Сердце было в миг недавний,
А теперь оно же вдруг
Как забьется! Все надежды
Воскресил ты! Дай одежды
Край твоей прижать, о друг,
Мне к губам!.. У господина
Моего облобызать
Ноги дай.
Позволь сказать,
Я ведь не твоя кузина!
У тебя, кто будет с ней
Нынче ночью наслаждаться,
Есть ли право и касаться
До того ноги моей!
С радости забылся я…
Солнце-друг, поторопись-ка!
Уж оно довольно низко.
Так идемте же, друзья,
Плащ для ночи не хорош.
Я схожу с ума!..
Похоже.
А в двенадцать будет что же?
Впрямь безумствовать начнешь!
Твой, кузина, аромат
Мне залечит сердца ранки.
В дельце-то с кузиной — бланки
Я не дам за твой примат.
Сцена 10[править]
Дон Хуан!
Отец твой, право!
Я, отец и господин!
Ждал я: вырастет мой сын
И умней, и с доброй славой.
Ты же с каждым, вижу я,
Часом близишь мне кончину.
Так. Желал бы знать причину?
А причина — жизнь твоя.
Негодяйств твоих размеры,
Видно перешли границу:
Королем ты за границу
Выслан. Гнев его — сверх меры.
О таком твоем обмане
Узнает король в Севилье,
О таком твоем насилье,
Что язык прилип к гортани!
В королевском ты покое
Посягнул на что, предатель!
Возмести тебе создатель
За предательство такое!
Друга ты коварно предал,
И никак воображаешь,
Что не слишком раздражаешь,
Бога, раз он казни не дал
До сих пор. — В конечном счете
Кара ждет таких, поверьте,
После смерти!..
После смерти?
Долгий же мне срок даете!
Дальняя туда дорога!
Ты пройдешь ее прескоро.
А другая, — по которой
Мне приказывает строго
Путь держать король, — она-то
Длинная. — Итти наскучит.
До поры, пока получит
Должную Октавьо плату
В смысле удовлетворенья
За свою обиду; далей —
До поры, как о скандале
С Исабелой обостренье
Толков кончится, — дотоле
Жить изволь в глуши претихо.
Назначается Лебриха
Короля державной волей
Местом твоего изгнанья;
Я ж считаю то потачкой.
Коль о случае с рыбачкой
Сей старик имел бы знанья, —
Он разгневался бы пуще.
Если ж это не подвигнет
Вас к раскаянью, — настигнет
Бог вас дланью вездесущей!
Сцена 11[править]
А старик был сильно тронут.
Тотчас слезы в три ручья!
Вот повадка старичья…
Вот и вечер; тени тонут…
Нужен мне маркиз…
Найдем!
С дамой будешь не его ли?
Да-с, готовим это поле!
Поздорову ли уйдем?
Дай-то бог!
Да что с тобою?
Ты и впрямь Каталинон?..
А тебе, сеньор патрон,
Впору зваться саранчою.
Не мешало б учредить
Нечто, проповеди вроде,
О козле, что в огороде,
Всех девиц предупредить:
«Избегайте повсеместно
Человека, чье призванье
Быть озорником Испаньи!»
Это прозвище мне лестно.
Сцена 12[править]
Кто надеется чрезмерно,
Тот обманется наверно…
Кто это?
Никто. Певцы-с.
Про меня как будто пенье!
Кто поэт?
Ваш, без сомненья,
Друг.
Ах, дон Хуан!
Маркиз?
Кто же, как не я.
Прескоро
Вас, которого ищу,
Я приметил по плащу.
Пойте ж песню в честь сеньора.
Кто надеется чрезмерно, —
Тот обманется наверно.
Чей тот дом? На чей балкон
Смотрите?
Дом де-Ульба.
Так. Куда же вместе снова
Путь мы держим?
В Лиссабон.
Как же так — ведь мы в Севилье?
Что ж из этого? Живет
Португальи худший сброд
В лучших городах Кастильи.
Где они живут?
В проулке
Змея. Португалец там
Каждый может, как Адам,
Взяв дукаты из шкатулки,
Ев премногих соблазнять
Золотом; у них обычай
В тот квартал ходить с добычей,
Что от нас смогли отнять.
Вы туда пойдете сразу.
Я же лаком до проказ,
Знаете, маркиз…
Как раз
Рядом с нами есть проказы,
Да какие!..
План блестящ!
Так хорош, что прямо чудо!
Я ж мастак — а вы покуда
Разрешите…
Вот мой плащ,
В нем сподручней будет…
Спора
Нет. Прошу вас, мы пойдем
Вместе; указать мне дом
Не откажете, который…
Чтобы верный был успех,
Выговор свой измените,
Да и голос. Вот смотрите,
Штору в ряде окон тех
Различаете?
Отлично!
Вот туда; стучите вниз,
В дверь скажите: «Беатрис»,
И войдете, как обычно.
Женщина какая ваша?
Краснощека. Холодна.
И, конечно, вся до дна
Испивается, как чаша.
У соборных ступеней
Буду ждать вас. До свиданья.
Ну-с, а мы куда?
Молчанье!
Тсс, глупец — молчать о ней,
А не то затея наша
Не удастся.
Я привык,
С «полем», что ль?
Ну, дельце двинул!
Плащ в глаза быку ты кинул.
Нет, свой плащ мне кинул бык!
Славный трюк! Не догадаться
Ей, что я — не он — никак!
Бить с промашки наверняк!
Свойство мира — ошибаться.
Кто надеется чрезмерно, —
Тот обманется наверно.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ[править]
Сцена 13[править]
Негодяй! О честь моя!
Не маркиз ты!
Вам известно
Я — маркиз!
Злодей бесчестный,
Лжешь ты, лжешь!
Чей голос я
Слышу из-за этой двери?
Зверь! Убийца ты моей
Чести! Кто тебя, злодей,
Кто тебя убьет?
Не верю
Я своим ушам. Ее
Честь погибла! Горе, горе!
И о собственном позоре
Вслух трубит дитя мое!
Кто убьет его?
Ты кто?
Кто я? Рухнувшая башня
С крепости моей вчерашней
Чести, — на нее никто
Не имел напасть отваги,
Ты ж дерзнул ее снести!
Дай пройти мне!
Дать пройти?
Сквозь клинок вот этой шпаги!
Ты умрешь!
Не пожалею!
Я тебя убью!
Умрешь
Сам, предатель!
Я? — Ну, что ж.
Эту смерть считай моею!
Если и на этот раз
По добру да по здорову
Ускользну, — поверьте слову:
Больше — никаких проказ!
Я убит им… Умираю!
Самого себя лишить
Захотел ты жизни!
Жить
Мне и не для чего, знаю!
Убежим!
Ты ярость влил
В холодеющие жилы.
Пред открытою могилой
Я стою. Мне свет не мил, —
Не к чему без чести старость.
Но тебя, предатель злой,
Трус предатель, трус двойной, —
Знай моя настигнет ярость!
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ[править]
Сцена 14[править]
Скоро полночь уж пробьет…
Дон Хуана что б такое
Задержать могло? — Покоя
Мысль об этом не дает!
Кто это? Маркиз?
Тут кто?
Дон Хуан?
Да, я, берите
Плащ.
Дела?
Не говорите
О делах; они и то
Скверно пахнут… Есть мертвец…
От него, сеньор, спасайтесь!..
«Пошутили» вы — сознайтесь?
Да, над вами… Вот глупец!
Дорого нам шутка встанет!
Так. Платить издержки я
Буду… Женщина, друзья.
На меня сердиться станет!
Полночь бьет.
И счастье хочет,
Чтобы ночь была всегда!
До свиданья!
Не беда,
Что несчастный похлопочет!
Ну, бежим!
Бежим! Орел
Нас, коль вместе понесемся,
Не догонит.
Сцена 15[править]
Разойдемся.
Чтобы нужное обрел
Я спокойствие, — остаться
Одному мне надо. Прочь
От меня!
Господь дал ночь
Для того, чтоб отсыпаться.
Кто видал ужасней дело!
Что за страшное несчастье!
С нами бог! Я крики слышу
С площади как раз той самой,
Где Алькасар… И — так поздно.
Холод грудь мою сжимает.
Право кажется отсюда,
Будто Троя запылала, —
Столько их соединилось
Вместе факелов гигантских.
Точно эскадроны светлых
Всадников ко мне стремятся,
Разбиваясь то и дело
На отдельные отряды
И соперничая блеском
С лучезарными звездами.
Что такое происходит?
Сцена 16[править]
Кто тут?
Тот, кто ожидает
Шума этого причину
Уяснить себе сейчас же.
Взять его!
Меня? Возьмите!
В ножны шпагу вашу спрячьте,
Ибо истинная доблесть
Состоит отнюдь не в драке.
Вы с маркизом де-ла-Мота
Речь ведете!
Дайте шпагу.
То король велел схватить вас.
Боже мой!
Сцена 17[править]
По всей Испанье
Ищут пусть его усердно,
И в Итальи, коли там он!
Вот маркиз. Он здесь, сеньор.
Королевским ли приказом
Схвачен я, сеньор, быть должен?
Да, схватить его тотчас же!
На кол голову! Как смеешь
Ты пред нами появляться?
Ах, легко оно проходит,
Счастье от любви-тиранки,
Достается же так трудно!
Ах, мудрец сказал недаром,
Что бездонна пропасть между
Всякой чашей и губами.
Королевский гнев — меня он
И страшит, и удивляет…
Но за что ж я арестован?
Кто же это лучше вашей
Знает милости?
Да нет же!
Ну, идем!
Как это странно!
С быстротой молниеносной
Суд назначить; чтоб болталась
Голова его поутру!
А комендадора с бранной
Славой, с чином погребенья,
Применяющимся равно
К лицам королевской крови
И к преосвященным, — праху
Земному предайте тело.
Бронза в памятнике, камни
Разные пусть будут. Сверху
Статую его поставьте,
Надпись будет мозаичной,
Шрифт готический; взывает
Пусть о будущем возмездьи
За него. И на себя я
Все беру расходы… Где же
Скрылась ныне донья Анна?
У сеньоры королевы
Донья Анна пребывает.
Содрогнется вся Кастилья!
Но оплачет Калатрава
Своего комендадора
С подобающей печалью.
КАРТИНА ПЯТАЯ[править]
Сцена 18[править]
Под апрельской лаской солнца
Раскрываются листы.
Ты — звезда, Аминта, только;
Все же краше солнца ты.
На ковер сюда зеленый, —
Близ полей, покрытых снегом,
Что медлительным набегом
Греет луч новорожденный,
Сядем, предадимся негам.
Нет для свадебного пира
Лучше места…
Сцена 19[править]
К вашей свадьбе иль смотринам
Ждите, господа, гостей.
Друг, приятнее вестей
Ты не мог бы принести нам.
С кем пришел ты?
С дворянином.
Дон Хуан Тенорьо.
Кто же?
Сам старик?
Нет, дон Хуан.
Это сын, такой пригожий!
Суеверьем обуян
Я. На что это похоже!
Чудится дурной мне знак:
Дворянин сюда прибудет,
Удовольствия убудет, —
Ну, а ревность как-никак
Волновать мне сердце будет!
Получили от кого
Вы о пире нашем вести?
На пути в Лебриху вместе.
Знать, от чорта самого!
Пусть ко мне на свадьбу эту
Со всего сойдутся свету
Гости, а не он один…
Но со всем тем, дворянин…
Чую скверную примету!
Пусть ко мне сюда заходит
Хоть Колосс Родосский сам,
Поп Иван, а по пятам
Папа; пусть король приводит
Дон Алонсо свиту к нам —
Раз в честь дочери и сына
Задает Гасено пир, —
В доме горы хлеба; вина
Льются, что Гвадалквивир,
И соленая свинина
Грудой в целый Вавилон,
И над очагами птичий
Трепыхает легион,
И цыплят, и всякой дичи.
Гостя чтить — у нас обычай!
В Дос-Эрманас кабальеро —
Сединам моим почет.
Лестен мне его приход.
Сын старшого камергера!
Нехорошая манера,
Грустно, только и всего!
Ох, не приходил по мне бы!
Свекор рад. Еще к жене бы
Подсадил моей его!
Дарит же мне ревность небо,
Хуже адского огня,
День начавшийся темня!
Вот любовь! Молчать страдая!
Сцена 20[править]
Донеслась, как шел сюда я,
Весть о свадьбе до меня;
В ней участвовать решенье
Принял я. Мне повезло.
С вами — лучшее пришло
Нашей свадьбы украшенье.
Шутит же судьба презло!
Свадьба-то моя, к примеру, —
Вы пришли не в добрый час!
Господа, прошу я вас,
Дайте место кавалеру!
Коль позволите, — как раз
Я сюда бы сел.
Садитесь
Ближе вы, чем я, сеньор,
К молодой, — и с этих пор
Женихом, не прогневитесь,
Вышли вы!
Чему ж дивитесь?
Если можно, и женюсь.
Это ж сам жених.
Винюсь,
Значит, в шутке неудачной.
О злосчастный новобрачный!
Он ведь в ярости!
Клянусь.
Коль быком тебя к твоей
Свадьбе подадут, ей-ей,
Разъяришься, думать надо!
За невесту и корнадо
Не поставлю, что при ней
Честь останется! — Несчастный,
Люциферу прямо в пасть
Впавший!
Счастливо попасть
Мне пришлось на пир прекрасный.
Вот счастливец муж!
Ужасный
Льстец вы!
Правильно в моем
Сердце я решил, — нет спору,
Что дворянчик нам не в пору.
Ну же, завтракать идем!
Надо дать с пути сеньору
Отдохнуть.
А вы зачем
Руку прячете?
Рука-то
Ведь моя?
Идем, ребята!
Хором спеть бы надо всем.
Что сказал ты?
Что совсем
К смерти мы с тобой близки:
Грубо могут мужики
С нами поступить!
Какие
Очи! Не видал руки я
Сладостней ее руки!
Закраснелась, как кумач!
С этой будет уж четыре…
Рот раздвинь еще пошире!
Не под пару нам богач
И дворянчик!
Пойте!
В мире
Кто наглей?
Поплачь, поплачь!
АКТ ТРЕТИЙ[править]
КАРТИНА ПЕРВАЯ[править]
Сцена 1[править]
Ревность, ты — часы печали;
Что ни час, несет их бой
Муки смертные с собой;
Как бы разно ни звучали,
Что вы мучите, звеня?
Чья позволила вам сила,
Чтоб, когда любовь живила,
Умерщвляли вы меня?
Круто поступив со мной,
Дворянин меня обидел.
Я, едва его увидел,
Я подумал: «Знак дурной!»
Он с моей супругой сел
Рядышком за стол! Безделки?
Руку протянуть к тарелке
Общей я и то не смел!
Протяну лишь как обычно,
Он ее отодвигает,
И при том еще ругает:
«Ах, как это неприлично!»
А еще другой негодник,
Лишь кусок чего достанешь,
Уж кричит: «Ты есть не станешь
Этого? Какой ты модник!» —
Хвать кусок, так хищный тать бы
Сделал; жрет; а я не смею
И перечить… Ровно змею
В пасть попал я — в день-то свадьбы!
Бедный я! Кому поведать,
Перенес я муки сколько!
Не хватало, чтобы, только
Как мы кончили обедать,
Заявил бы гость столичный
О желаньи лечь невесте,
Ибо мне-де быть с ней вместе
«Вот уж вовсе неприлично!»
Я б хотел злодея встретить
С глазу на глаз… Вот он… Поздно
Прятаться… Глядит он грозно,
Он успел меня заметить!..
Сцена 2[править]
Слушайте, Патрисьо…
Да,
Ваша сеньория.
Малость
Потолкуем…
Вот подкралась,
Чую, новая беда!
Ах, Аминте много дней
Предан я душой, Патрисьо!
Но — на том остановись я, —
Я б не говорил о ней…
Приготовиться должны
Вы к тяжелому известью:
Овладел я…
Чем? Иль честью,
Стало быть, моей жены?
Да!
И доказательств чище
Не придумать ни за что!
Раз не для того, — почто
Он входил в ее жилище?
Что ж, в конце концов она —
Женщина.
Аминта, с горя,
Что о ней забыл я вскоре,
А она принуждена
Стать женой другого мужа,
Пишет мне записку; вот
Здесь записка. В ней зовет
На свиданье с ней… Кому же,
Коль девица хороша,
В мысль пришло бы отказаться
С ней вдвоем понаслаждаться
Тем, к чему лежит душа?
Так, Патрисьо. И поверьте,
Я добра желаю вам:
Отстранитесь. Я предам,
Кто помехой будет, смерти!
Коли так: мой выбор ясен.
Что ж, ступай к моей невесте!
Ведь для женщины и чести
Разговор всегда опасен.
Коли выйдут пересуды,
Тут уже нечем похвалиться:
Ибо ценится девица,
Точно колокол, по гуду.
Так что всякому смекнется:
Женщину назвать достойной
Трудно, коль о ней нестройный
Звон повсюду раздается.
Мне такой жены не надо.
Раз любовь убил во мне ты,
Что как в сумерки монета
Укрывается от взгляда.
Сотню лет вам наслаждаться
С ней желаю. Мне ж, поверьте,
Жизнь в обмане горше смерти…
Поскорей бы той дождаться!
Сцена 3[править]
Честь его задел — и буду
Победитель. Мне не странно,
Что крестьяне постоянно
С честью носятся повсюду.
Нынче — иначе, чем в древний
Век, и нечего дивиться
Что, покинувши столицы,
Честь нашла приют в деревне…
Я подлажусь к ним — их тронет.
Я получше позабавлюсь, —
И к отцу ее направлюсь,
Пусть обман мой узаконит.
Сделает как я хочу,
Ночью будет дочь моею!
Ночь идет. Я вместе с нею
К старику иду. Стучу.
Помогите мне, — на твердь
Выйдите светить, созвездья!
Если же мое возмездье
В смерти — отдалите смерть!
Сцена 4[править]
Скоро твой супруг вернется,
Раздевайся же, Аминта!
Нет, Белиса, мне покоя
С часа свадьбы несчастливой!
В меланхолии сегодня
Бродит целый день Патрисьо;
Весь он — ревность и обида.
То ль не горе, посуди-ка!
Этот, что ли, кабальеро?..
Ах, не раздражай, Белиса!
Кавалерством ли в Испаньи
Называется бесстыдство?
Многих бед ему, когда он
Мужа от меня отнимет!
Замолчи, — Патрисьо входит.
Кто же, как не он, решится
В дом проникнуть новобрачной?
Ну, прощай, душа Белиса!
Грусть рассей ему в объятьях.
Дай-то бог, чтоб превратились
Вздохи в нежную беседу,
Слезы стали лаской тихой…
Сцена 5[править]
Ну, Гасено, до свиданья!
С вами я хочу явиться,
Чтоб об этом счастьи новость
Мог дочурке сообщить я.
Завтра утром будет время.
Ладно. Знайте; положил я
Душу всю в моей малютке.
Данной вам.
Сказать хотите
Вы: в моей супруге?
Сцена 6[править]
Слушай,
Чтоб оседланы нам были
Лошади!
К какому часу?
А к заре. Она, пожалуй,
И сама умрет со смеху.
Шутка хоть куда!
В Лебрихе
Нас, сеньор, другая свадьба
Ожидает; надо, видишь,
Поспешать покончить с этой!
Не было проделки в жизни
У меня такой отборной!
Как хотелось бы мне выйти
Из воды сухим.
Отец мой —
Правосудия блюститель;
Королевский он избранник.
Что боишься?
И любимцев
Королевских ждет возмездье
Бога, если попустили
Преступленью; и подвержен
Каре всякий, кто увидел
Злостный шаг и не вмешался.
Твоего злодейства зритель,
Я ведь тоже не хотел бы,
Чтобы молнией всевышний
Превратил Каталинона
В пепел…
Ты седлать спеши-ка!
Ибо завтра собираюсь
Стать уже в самой Севилье.
Как? В Севилье?
Да.
Да что ты?
Что ты сделал, — оглянись-ка,
И подумай. Знай, до смерти
Короток и лучшей жизни
Путь, — а там и ад за смертью!
Срок далеко отодвинут,
Я пожить успею!
Сударь!
Прочь! Меня уж раздражил ты!
К исполненью приступаю
Плана; я неодолимой
К ней влекусь любовью; смертный
Ей противиться не в силах.
Я хочу к ее постели!
О Аминта!
Сцена 7[править]
Кто Аминту
Звал? Патрисьо мой?
Да нет же,
Не Патрисьо.
Кто? Не вижу.
Посмотри-ка хорошенько!
Горе мне! Ах, я погибла!
В этот час — и возле спальни!
Этот час — он мой, Аминта!
Уходите же немедля,
Или я на помощь крикну!
Вы обязаны, хотя бы
Из учтивости к Патрисьо!
Знайте: можно в Дос-Эрманас
Встретить римлянок Эмилий
Или мстительных Лукреций.
Двум словам моим внемли ты,
И с лица, со щек румяных,
Перелей огонь, разлитый
Поверху, глубоко в сердце, —
В нем богаче пламя вспыхнет.
Уходи, придет супруг мой!
Я супруг твой. Брось дичиться!
Ты? С какой поры?
Вот с этой.
Кто тебе на это имя
Право дал?
Моя удача.
Кто венчал нас?
Очи милой.
Чьею силой?
Силой взгляда.
Знает ли о том Патрисьо?
Он тебя забыл и бросил.
Бросил он меня? Забыл он?
Да, а я тебя люблю!
Как?
Всем сердцем!
Отодвиньтесь!
Не могу, раз по тебе я
Умираю!
Ох, не лгите!
Но, Аминта, если хочешь
Правду полную услышать,
Я скажу тебе, — раз правды
Женщины друзья большие.
Я ведь знатный кабальеро,
Древней я глава фамильи,
Де-Тенорьо; наши предки —
Покорители Севильи.
Мой отец, он первый после
Короля в стране по силе,
На суде одним движеньем
Губ дарует смерть и жизнь он.
Путешествуя, случайно
Я вот здесь тебя увидел.
Часто странными путями
Нас любовь ведет к любимой.
Я увидел и зажегся
Так к тебе любовью пылкой,
Что сейчас же захотел я
На тебе, краса, жениться!
И хоть бракосочетанью
Нашему король противник,
И хоть мой отец разгневан
И недобрым мне грозится,
Я твоим супругом буду!
Что ты скажешь?
Что повита
Риторическою ложью
Ваша «правда» ядовито.
Ибо, если повенчалась
(Что известно, всем отлично)
Я с Патрисьо, брак не может
Быть расторгнут даже силой.
Может брак незавершенный
При обмане иль насильи
Быть расторгнут…
Только правда
С простотой в Патрисьо были!
А теперь ты дай мне руку,
Эту руку протяни мне
В знак того, что подтверждаешь
Все, к чему душа стремится!
Как? Но ты меня обманешь!
Сам себя могу ль обидеть?
Так клянись, что ты исполнишь
Обещание, — клянись мне!
На твоей руке, сеньора,
Что морозна, точно зимний
Снег, клянусь исполнить слово!
Богу поклянись! Не минет
Нарушителя обета
Божья кара!
Коль повинен
В нарушеньи буду слова,
Данного тебе, Аминта,
За такое вероломство
Пусть меня накажут свыше
Смертью от руки…
Однако
Лишь от мертвой, — от руки-то,
От живой он не попустит!
После этой клятвы, видишь
Ты во мне жену…
В объятья
Душу ты мою же примешь.
Жизнь, душа моя — твои!
Ах, очей моих Аминта,
Завтра ножки ты поставишь
Стройные на половицы
На серебряные, в гвоздьях
В звездах золота из Тибра;
Алебастровые ж перси
Ты в жемчужную темницу
Ожерелья заключаешь,
Пальцы же — в колец теснины,
Чтоб казалися в оправе
Перлом млечным и красивым.
Пред твоею волей, муж мой,
Я свою склоняю ныне:
Я твоя!
Как мало знаешь
Ты озорника Севильи!
КАРТИНА ВТОРАЯ[править]
Сцена 8[править]
Предательство меня лишило крова.
Без милого и мир мне не отраден!
О истины суровой
Тяжелый груз! — Наброшенная на день
Личина, тьмы подруга,
Ночь, солнцу супостатка, сну супруга!
Такие волн размеры
Гляди на море! — признак бурь всегдашний.
Убежище галеры
Нашли, дукеса, под защитой башни,
Зубчатой, как корона.
А что ж за место это?
Таррагона.
Отсюда постепенно
Пройдем в Валенсью, — замок и столица
Страны одноименной.
Умеют люди там повеселиться.
Побудем в ней; оттуда
Идем в Севилью, — то восьмое чудо.
Октавьо лишена ты,
Но дон Хуан Тенорьо — вот заправский
Красавец!.. Что грустна ты?
Он знатен, он получит титул графский.
Король вас повенчает.
Его отца от всех он отличает!
Не то мне неприятно,
Что дон Хуана буду я женою, —
Тенорьо имя знатно,
Но то, что о насилье надо мною
Молва распространилась.
На весь мой век я с горем породнилась!
Гляди сюда: рыбачит
Девица здесь и жалобно тоскует,
Сидит и тихо плачет.
Вот встала, вот пошла, нас не минует.
Я отойду, а с нею
Вдвоем вы плакать будете нежнее.
Сцена 9[править]
Могучее и злое
Испаньи море! Волны, что пожрали
Мою землянку! Троей
Она казалась гордой не вчера ли?
И вдруг из вод как рухнет
На кров мой пламя и никак не тухнет!
Проклятье шлю вам, чолны,
Что вод кристалл разрезали на части!
Вам, паруса, что полны
Ветрами, мачты, распятые снасти.
По прихоти Медеи
Поплывшие, — проклятье вам Тисбеи!
Чем так жестоко море
Тебя обидело, — скажи, красотка?
Оно беду и горе
Наслало мне… Счастливица вы, кротко
Улыбку буре шлете.
О нет, я с морем тоже не в расчете!
Откуда вы?
Отсюда,
Из этих хижин: гляньте-ка, большая
Из их остатков груда
Лежит, и ветер рвет их, разрушая;
А то, что уцелеет
От ветра, — птичек в гнездышках лелеет.
А вы — Европа, что ли?
На гривах волн, как в мифе, вы воскресли.
В Севилье, против воли
Моей, меня просватали…
Но если
В вас искренне участье
Ко мне, и море принесло несчастье
И вам, как мне, — прошу я,
Меня возьмите, буду вам рабыней.
У короля ищу я
(Коль не умру, конечно, в муках ныне)
Защиты от огромной
Обиды, что нанес мне вероломный!
Однажды в волны спрыгнул
(Тонуло судно) некий муж и нашей
Земли, чуть жив, достигнул;
Я приняла его, и полной чашей
Мой дом ему раскрыла…
О, лучше б я в земле змею отрыла!
Мне, нашептав обеты,
Меня он взял, — и предал зол пучинам.
О честь девичья, где ты?
О женщины, не верьте вы мужчинам!
Не вижу красных зорь я,
Но отомщу вам, дон Хуан Тенорьо!
Проклятая, молчи же!
Прочь от меня! Меня ты убиваешь.. f
Нет, подойди поближе.
Невинна ты, ты правды не скрываешь!
Нет роздыха кручинам…
О женщины, не верьте вы мужчинам!
А кто это с тобою?
Старик-рыбак, — он принял к сердцу близко
Меня с моей бедою.
Нет кар ему! Так поведенье низко!
Да, друг мой, по пути нам.
О женщины, не верьте вы мужчинам!
КАРТИНА ТРЕТЬЯ[править]
Сцена 10[править]
Худа бы не приключилось!
Худа?
Уж Октавьо знает,
Что в Италии случилось;
Де-ла-Мота — тот пылает
Гневом. Вот что получилось!
Говорят, что ты, безбожный,
Пыль в глаза ему запиской
Напустил тогда подложной,
Плащ его надев для низкой
С женщиной проделки сложной.
Говорят, что Исабела
Здесь, и ты ей будешь мужем,
Говорят…
Молчи!
Ну дело!
Что еще от вас заслужим?
Щечка малость покривела…
Кто, болтун, подобным вздором
Жалкий слух твой начиняет?
Вздором?
Это слух, в котором
Смысла нет… Пусть дук мечтает
Что возьмет меня измором,
Я за жизнь хватаюсь жадно!
Что нам выбрал для жилья-то?
Закоулок темный.
Ладно!
То-бишь, церковь, — место свято.
В ней и умереть повадно,
Ты скажи еще… Супруга
Ты из Дос-Эрманас видел?
Воплощенье он недуга.
Крепко ты его обидел!
А зато его подруга
Верит мне!
Поет, смеется
Донья Аминта, как наивна!
Редко шутка удается
Так, как с ней.
Тебе-то дивно,
Ей — расхлебывать придется!
Это — чья гробница?
Тут-то?
Дон Гонсало упокоен.
Поступил я с ним прекруто.
Славный склеп ему построен?
Так велел король как будто.
Ты от надписи-то близко,
Так прочти!
«Здесь рыцарь строгий
Кары за поступок низкий
Ждет предателю от бога».
Препотешная записка!
Вам удар ответный нужен,
Старче каменнобородый?
С ним, советую, будь дружен,
Каждый волос тверд породой!
Нынче ночью вас на ужин
Жду я. Сделайте два шага
В дом мой. Можем там сразиться,
Раз пылает в вас отвага,
Хоть и трудно с вами биться:
Каменная ваша шпага!
Ну, сеньор, уж ночь настала,
Поскорей домой идите.
Ваша месть и ждать устала…
Если все же мстить хотите,
Мой совет: не спать ни мало!
Если же от смерти ждете
Вы восстановленья чести,
Ошибаетесь в расчете,
Ибо мне до часа мести
Слишком долгий срок даете!
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ[править]
Сцена 11[править]
Накрывай-ка веселей,
Барин наш придет сердитый!
Так уж все столы накрыты,
Сесть бы ужинать скорей!
С опозданьем убывает
Наслажденья половина:
Нагреваются все вина,
Все жаркое остывает!
Ах, в порядке дон Хуана
Беспорядок…
Сцена 12[править]
Запер дверь?
Да — раз ты велел теперь.
Что ж? И ужинать не рано.
Подано.
Каталинон,
Сядь сюда.
Поесть с прохладцей
Я люблю…
Повиноваться!
Сядь!
Особый есть резон
У меня…
Знать, отплывают,
Коли кушают сам-друг.
Ну же!
Где-то слышен стук.
Верно, к нам войти желают.
Посмотри, кто там.
Лечу!
Что, как это суд нагрянет?
Кто его бояться станет?
Что дрожишь ты? Знать хочу,
Кто стучал.
Плохого сорта
Дело…
Еле гнев сдержал…
Говори, чего дрожал…
Или ты увидел чорта?
Ну-ка, посмотри, ступай,
Кто там.
Мне итти?
Кому же
Остается? Живо! Ну же.
Ноги с полу подымай!
Ты нейдешь?
Иду. Ключи же
Надо взять…
Ты мне поверь,
На задвижке только дверь.
Ну-с, чего ты ждешь? Иди же!
Ну, сегодня мне капут!
Ну, Каталинону крышка!
Это наши жертвы — слышь-ка!
Нам обоим мстить идут.
Что такое?
Сотвори,
Боже, милость… Как бывает!
Настигает, убивает!
Кто? Да толком говори:
Кто же тут с тобой дерется?
Не мели-ка лучше вздор!
Кто там был?
О мой сеньор!..
Кто меня схватил? Кто жжется?
Видел я, когда, поверь,
Я ослеп… Ну, с глаз покровы
Спали… Спрашиваю: кто вы?
Отвечает мне… Я дверь
И толкаю, вижу: там…
Ну?
Не знаю, кто.
Ублюдок,
Помутился твой рассудок
От вина… Пойду я сам!
Сцена 13[править]
Кто здесь?
Я.
Но кто такое —
Вы?
Тот рыцарь я, что зван
К вам на ужин, дон Хуан.
Что ж, отужинаем двое.
И других с собой бы мог
Взять оттуда — все годитесь,
Гости… Стол накрыт, садитесь,
Кушать хватит.
С нами бог!
Чур меня, святой Антон!
С мертвым кушать в одночасье!
Он кивает в знак согласья.
Ну садись, Каталинон!
Я, сеньор, даю вам слово
Сыт по горло!
Молодец!
Страшен так тебе мертвец?
Как бы принял ты живого?
Глупый твой мужицкий страх!
Угощайте лучше гостя,
А меня, хозяин, бросьте:
Я отужинал!..
Кой прах!
Раздражать меня?..
Взгляни же,
Как я нездоров… Еду
Видеть не могу.
Я жду.
Ну-с, подсаживайся ближе!
Думаю, что мертвецом
Стал я сам, и все предместье
Труп уже: клянусь я честью!
Не дрожи, не будь глупцом!
Ну, вы тоже не дрожите ль,
Как и тот? А с вами что?
Кушать с ним? Да ни за что!
Он — другого мира житель.
Сударь, — каменному вы
Гостю…
Что тебя тревожит?
Раз из камня он, что может
Сделать нам?
Без головы
Нас оставить.
Дворянина —
Гостя речью занимай.
Как здоровье? Что за край
На том свете? Там равнина,
Или горы? Господа
Там поэтов почитают?
Эко дело! Отвечает
Он на все кивками: «да!»
Что, таверн и там довольно?
Верно, вдоволь! — Коль не так
Было бы, — какой дурак
Там остался б добровольно!
Эй, вина подайте нам!
Господин мертвен, а лед-то
Там в вино кладут?
Да? Вот-то
Хорошо у вас ведь там!
Не послушаете ль хора, —
Вам споют.
Ответил он:
«Да!»
Так пойте!
Недурен
Вкус у мертвеца-сеньора!
Без ошибки узнают
Из господ того, кто знатен:
Хор ему всегда приятен,
Любит он, коли поют.
За любовь мою награду
Обещаете по смерти
Вы, сеньора, но поверьте:
Слишком долгий срок вам надо!
Или здесь жара совсем
Мертвеца-сеньора губит:
Или кушать он не любит:
Я дрожу — но больше ем!
Пьют они немного тоже,
За двоих один напьюсь…
Вот я меньше и боюсь.
Тост за каменного, все же!
Быть моею раз нескоро
Вам, прекрасная, придется,
(Жить мне долго остается), —
Пусть проходит жизнь, сеньора.
Если вы, сеньора, ждете,
Что б награду дать мне, смерти, —
Вы обоим нам, поверьте,
Слишком долгий срок даете.
Эта песнь к какой из женщин,
Что обмануты тобой,
Подойдет?
За всех спокоен
В этом смысле я, дружок:
Раз — Неаполь, Исабела…
Это-то не так, сеньор!
С ней-то были шутки плохи,
Ты — жених ее с тех пор.
Вот рыбачку обманул ты,
Что тебя взяла из волн,
Оплатив ей так жестоко
Длинный счет ее забот.
Донью Анну обманул ты…
Помолчи: страдает он
За нее и мстить собрался.
Этот человек силен,
Он из камня, ты из мяса;
Так что предрешен исход.
О-ла, стол убрать живее!
Хочет он, чтоб мы вдвоем
С ним остались. Остальные
Пусть уйдут.
Ей-ей, сеньор,
Ты не слушайся. Ведь мертвый
Может сплюснуть кулаком
И гиганта!
Все уйдите!
Или я Каталинон?
Ну, ступай, ступай!
Сцена 14[править]
Вот видишь,
Запер дверь я для того,
Чтобы слушать. Говори же,
Призрак, тень ты, или кто…
Если ты страдаешь, если
Удовлетворенья ждешь
От кого-нибудь, скажи мне, —
Слово вот тебе мое —
Сделаю, что ты прикажешь.
Дал тебе блаженство бог?
Иль в грехе ты умер? Жду я,
Жду ответа твоего.
Слово данное исполнишь
Ты как дворянин?
Оплот
Чести кабальеро — слово,
Я всегда держу свое.
Дай мне руку — и не бойся!
Ты смеешься надо мной?
Мне — бояться? Если б адом
Был ты сам, — мне хоть бы что!
Ты мне руку дал и слово,
Завтра — помни же про то! —
В десять жду тебя на ужин.
Ты придешь ко мне?
Ну, вот.
Ждал задачи потрудней я!
Завтра буду твой я гость!
Где мне быть?
В моей часовне.
Одному?
Нет, будь вдвоем.
Ты свое исполнишь слово,
Как исполнил я свое?
Я уже сказал, — исполню,
Ибо я — Тенорьо, род
Древний мой.
А я — Ульба.
Я приду.
Я верю в то.
До свиданья.
До свиданья.
Погоди, тебе проход
Освещу я.
Нет, не надо.
Благодать меня ведет.
Сцена 15[править]
Бог заступник! Все-то тело
Мне покрыл холодный пот.
И в груди моей от страха
Сердце превратилось в лед.
Так он крепко захватил мне
Руку, так он сжал ее,
Будто самый ад тисками
Придавил ее и жжет!
Говорил он — и дыханье,
Из груди его с трудом
Выходя, холодным было,
Словно преисподней вздох.
Знаю, все воображенье,
Знаю, страхом внушено
Все мне; страх пред мертвецами —
Страх, достойный мужиков.
Мне, кому тела живые,
Одаренные душой,
Силой и умом — не страшны, —
Мне бояться мертвецов?
Завтра я пойду в часовню,
Раз туда я приглашен, —
Пусть дивится вся Севилья
На бесстрашный подвиг мой!
КАРТИНА ПЯТАЯ[править]
Сцена 16[править]
Что, Исабела здесь?
Она тоскует…
И предстоящей свадьбой недовольна?
Ее, сеньор, позор ее волнует.
Ей, Дьего, по другой причине больно.
Но где она?..
И днюет, и ночует
В монастыре Разутых добровольно.
Пусть выедет. И я, и королева
Хотим, чтоб во дворце гостила дева.
Раз брак ее назначен с дон Хуаном,
Вели, сеньор, ему к тебе явиться.
Конечно. Пусть по городам и странам
О браке том молва распространится.
Вам, думаю, не будет нежеланным,
Что сын в Лебриху графом возвратится?
Я титул жалую. Пусть в мужа место
Имеет графа дукова невеста.
За милость я, стопы твои целуя,
Благодарю.
И больших тот достоин,
Кто служит так, как вы. Всегда в долгу я
Перед тобой, совета муж и воин!
Решу зараз еще одну судьбу я,
И доньи Анны будет брак устроен.
С Октавьо?
Можно ль партией удобной
Признать — при том, что было, — брак подобный?
Имею относительно сеньоры
От королевы просьбу: донья Анна
Простить маркиза просит. Без опоры
В семье она, раз нет отца. Не странно,
Что ищет мужа. Чтобы разговоры
Пресечь, без шума в крепость де-Триана
К нему сходите. Дам ему прощенье,
Чтоб дал маркиз кузине возмещенье.
Я б сделал так, будь это мне подвластно.
Сегодня ночью вы к нему зайдите, —
И под венец обоих!
Так прекрасно
Все обойдется. Свяжутся все нити.
В нее недаром он влюблен был страстно…
Октавьо тоже вы предупредите;
Дела бедняги дука не выходят:
Что делать, об обоих слухи ходят!
Про дон Хуана слыша, хладнокровен
Быть дук не может, правда?
Живы страсти!
Тут дива нет. Ведь знает дук — виновен
Мой сын в его постигнувшей напасти.
Но вот сам дук.
Останьтесь, час неровен,
Вы в этом деле сторона отчасти.
Сцена 17[править]
Король и вождь, целую ноги ваши!
С покрытой головой быть дуку краше.
Что хотите?
Я прошу вас
Милости — простерт у ваших
Ног, — чтоб оказать ее мне
Вам не надо быть пристрастным
Друг мой, если ваша просьба
Справедливая, то вас я
Удовлетворю, — просите!
Ты, сеньор, из писем знаешь
Твоего посла об этом;
Мир на крыльях облетела
Весть, что дон Хуан Тенорьо,
С наглостью своей испанской,
Был в Неаполе, и ночью
Именем моим однажды
Смел воспользоваться, чтобы
Честь отнять у дамы знатной.
Так. И здесь остановить.
Я слыхал о горе вашем.
Ну так в чем же ваша просьба?
Известить, что он предатель
Мне дозвольте всенародно.
Нет. Тенорьо крови славной,
Благороднейшей…
Дон Дьего!
Что, сеньор?
Как ты отважен!
Кто же возвышает голос
Перед королем!
Когда бы
Приказал король умолкнуть
Мне, молчал бы я. Но там, где
Можно, я вот этой шпагой
Уж ответил бы…
А, старый!..
К твоему несчастью, помнят
Молодым меня в Италье,
Были некогда с моею
Хорошо знакомы шпагой
И Неаполь, и Милан!
Кровь твоя течет устало,
Что такое значит: «были»?
Быть теперь недурно храбрым.
Тот, кто был, и есть!..
И будет!
Хорошо! Дон Дьего, надо
Замолчать вам и припомнить,
Что король ваш здесь. Вы также,
Дук, со мной поговорите
Обо всем — лишь после свадьбы.
Камер-юнкер нашей свиты
Дон Хуан, и мой избранник,
И сего ствола он ветвь.
Так примите во вниманье
Это все.
Король великий,
Я в повиновеньи вашем.
Следуйте за мной, дон Дьего.
Сын мой, как ты плохо платишь
За отцовские заботы!
Дук!
Сеньор король…
На завтра
Я назначил вашу свадьбу.
Будет так, как ты прикажешь.
Сцена 18[править]
Этот скажет верно нам
Дон Хуан Тенорьо где там.
Сударь, вам вопрос задам,
Вы обяжете ответом:
Не известно ль будет вам,
Где настолько знаменитый
Дон Хуан здесь, что его
Имя только назови ты,
Как уж знают, про кого
Речь идет?
Один из свиты,
Дон Хуан Тенорьо?
Да.
Именно вот этот!
Нужен
Он на что вам, господа?
Он доводится мне мужем.
Что вы?
Как же вы, когда
Во дворце живете, знанья
Не имеете о той
Свадьбе нашей?
Он желанья
Поделиться тем со мной
Не питал. Упоминанья
Мне не делал.
Ой ли, так?
Так!
Для дочери крестьянской
Очень лестен этот брак,
Хоть она и христианской
Древней кости как-никак,
И хотя с ее имений
В Дос-Эрманас к ней идет
В руки всяких поступлений
Много, и ее доход
Что-то графского не меней!
От Патрисьо дочь отняв,
Он сулил на ней жениться.
И притом скажите — взяв
Вашу дочь еще девицей…
В этом был бы я неправ,
И за это я не стану
Счеты с барином сводить…
Неужели дон Хуану
Суждено переходить
От насилия к обману
Безнаказанно? Я месть
Для себя еще оставил!
Что ж хотите вы?
Да честь
Требует, чтоб свадьбу справил
Он скорей. Терпенью есть
Нашему пределы; дни же
Все текут. Иль к королю
С жалобой пойду я!
Вы же
Правы будете.
Люблю
Быть ко всякой правде ближе!
Скажем, истину ценя:
Не придумать и нарочно
Лучше.
Во дворце со дня
На день ждут венчанья, точно.
С кем венчанья? С ним меня?
Так желаю преподать я.
Чтоб вернее был успех,
Вам совет: добудьте платья
Вы придворные, и в тех
Одеяньях провожать я
К самому вас королю
Соглашаюсь.
К дон Хуану
Также провести молю!
Для того хитрить и стану.
Вот за это я хвалю!
Этот план со всех сторон
Складный, отвечает он,
Мной задуманному делу:
Отомщу за Исабелу,
За предательский урон!
КАРТИНА ШЕСТАЯ[править]
Сцена 19[править]
Был ты принят королем?
Больше, чем отцом, обласкан!
Исабелу видел?
Видел.
Как она вошла?
Как ангел!
Приняла тебя без гнева?
Обернулась и как глянет,
Словно роза мне зарею
Показала лик румяный.
Что же, нынче ночью будет
Свадьба?
Будет!
Не бывать бы,
Если б раньше не владел ты
Ею, этой вашей свадьбы!
Но окажешься, женившись,
Ты с обузою немалой.
Ты, скажи, опять глупеешь?
И тебе жениться завтра б
Лучше, — нынче день тяжелый.
Что же нынче?
Вторник.
Правду
Говорят, что полоумный
Свято верит бредням всяким!
Я считаю день тяжелым,
Ненавистным и злосчастным
Только тот, когда нет денег.
Все другие дни прекрасны.
Так идем, уж очень поздно,
Ждут тебя, ты одевайся.
Есть у нас другое дело.
Пусть пождут, заботы мало.
Что за дело?
Ужин с мертвым.
Глупость крайняя из крайних!
Знаешь ты, что дал я слово!
И нарушить так не страшно;
Неужели ж выполненья
Это чучело из яшмы
Может требовать?
Он может
Перед всеми «подлеца» мне
Кинуть.
Церковь-то закрыта!
Постучи!
Да смысла мало
В этом стуке. Кто откроет?
Спят псаломщик и привратник.
Постучи вон в ставню.
Вот как!
Отперта!
Входи!
Никак я —
Поп с кропилом и звездницей?
Ну-с, за мной! Молчать!
Молчать мне?
Тсс!
Молчу! Как бог поможет
Из таких «гостей» удрать мне!
КАРТИНА СЕДЬМАЯ[править]
Сцена 20[править]
Мало свету в этой церкви,
А она, сеньор, большая!
Горе мне! Сеньор, на помощь!
Плащ мне кто-то сзади тянет!
Сцена 21[править]
Кто там?
Это я.
Я умер…
Умер я, не ты. Бояться
Нечего. Никак не думал,
Что ты слово сдержишь. Раней
Всех обманывал ты.
Или
Трусом ты меня считаешь?
Да. Когда меня убил ты,
Тотчас же и убежал ты!
Не хотел тогда быть узнан.
Вот теперь — не убегаю!
Говори скорей, что хочешь?
Вас на ужин приглашаю.
Извиняемся, — не будем:
Перестыли блюда ваши.
Будем ужинать.
Для этой
Цели должен приподнять ты
Эту вот плиту.
Угодно —
Вместе с этими столбами?
Стал ты храбрым.
В этом теле
Сердце крепко?, без страха!
Черен стол, как из Гвинеи!
Кто его помыл бы малость?
Сядь!
Куда же?
Вот и стулья
Нам несут два черных пажа.
Носят траур на том свете,
И фасон ливрей фламандский.
Ты садись.
Как, я? Сеньор мой,
Кушал я совсем недавно!
Повинуйся!
Повинуюсь.
Защити меня, создатель!
Это что за блюдо, сударь?
Это блюдо? Здесь тарантул
И ехидны.
Это вкусно.
Кушанья такие наши
Ты не ешь?
Я? Всех бы съел
Аспидов, которых прямо
Ты из ада мне бы подал.
Я хотел бы, чтоб сейчас же
Спели нам.
Вино какое
Пьете вы?
Попробуй!
Сладко!
Жолчь и уксус!
Эти вина
Из давилен наших каплют!
Всякий, богом присужденный
К тяжкой каре, пусть узнает:
Есть предел для всех отсрочек
И по всем долгам уплата!
Дело плохо, вот Христос-те,
Понял этого романса
Смысл: про нас ведь он поется…
Жжет мне сердце холод льдяный.
Кто живет еще на свете, —
Ошибется, если скажет:
«Долгий срок передо мною!»
Он для покаянья краток!
Из чего рагу такое?
Из клещей.
Я понимаю:
То клещи портновских ножниц!
Я отужинал. Нельзя ли
Стол убрать?
Подай мне руку,
И не бойся, подавая!
Что сказал ты?.. Как? «Не бойся?»
Горячо! Не обжигай же,
Как огонь!
Огонь ничтожен,
Если ты сравнишь с ним пламя,
Ждущее тебя. Нет меры
Божьим чудесам. Желает
Он, чтоб был ты этой мертвой,
Дон Хуан, рукой наказан.
Таково решенье бога:
«Кто так сделал, так и платит!»
Я в огне! Зачем сжимаешь?
Вот кинжал: убью тебя я!
Что со мной? Мои удары
Воздух попусту таранят!
Дочь твоя осталась чистой,
Мой обман открыла раньше.
Да, но ты на это дело
Покушался!
Ты позвать бы,
Дабы мог я причаститься,
Приказал духовника мне!
Здесь не место. Поздно вздумал!
Как мне жарко! Я пылаю!
Умер я!
Никто не может
Избежать конца. Я знаю, —
Умереть мне здесь придется,
Чтобы нам не различаться.
Таково решенье бога:
Кто так сделал, так и платит.
Бог заступник! Что же это!
Вся часовня запылала!
Я сам-друг остался с мертвым
Сторожить его — злосчастный!
Выползу, когда сумею,
Извещу его отца я…
О святителю Георгий!
Святый агнец божий, славный!
Подобру да поздорову
Выползти отсюда дай мне!
КАРТИНА ВОСЬМАЯ[править]
Сцена 22[править]
Здесь маркиз, и к королевским
Он стопам припасть желает.
Пусть войдет — предупредите
Вы и графа; ждать не надо.
Сцена 23[править]
Нет, нигде недопустима
Нет — сеньор! — Такая наглость!
Что бы так твои бы слуги
С бедняками поступали!
Как так?
Дон Хуан Тенорьо,
Отвратительный предатель,
В ночь моей несчастной свадьбы,
Раньше завершенья брака,
У меня супругу отнял.
Вот свидетель перед вами!
Сцена 24[править]
Если вашей королевской
Милости над дон Хуаном
Суд назначить неугодно, —
Буду я, пока жива я,
Буду господу и людям
Жаловаться беспрестанно!
Был он выброшен из моря,
Жизнь ему и кров дала я,
Он же мне за все заботы,
Обещав меня взять замуж,
Отплатил моим бесчестьем!
Что такое?
Только правда!
Сцена 25[править]
Где он, где он, мой супруг?
Кто он?
Будто ты не знаешь?
Муж мой, дон Хуан Тенорьо,
С кем иду сейчас венчаться.
Он мне обязался честью, —
Благородный лгать не станет!
Сцена 26[править]
Время, о король великий,
Свет пролить теперь настало
На большие преступленья
Твоего любимца. Знай же,
Это дон Хуан Тенорьо
В том виновен злодеяньи,
Что вменяешь мне ты. Низко
Дружбой злоупотребляя,
Он жестоким б игл убийцей.
Два свидетеля в запасе!
Не было подлей злодейства!
Взять его! Предайте казни!
В воздаянье за заслуги
Старика-отца пускай он
Будет взят и за проступки
Все свои пускай заплатит!
Я о том прошу, чтоб с неба
На меня не пало пламя.
На отца такого сына!
Вот любимцев выбирал я!
Сцена 27[править]
Вы послушайте, сеньоры,
О событьи небывалом
До сих пор на этом свете!
Выслушав, предайте казни!
Дерзко пошутить задумал.
Как-то под вечер однажды
Дон Хуан с комендадором,
У которого он раньше
Отнял все, что в этом мире
Было дорогого старцу.
Взял он за бороду смело
Статую того из камня
И его к себе на ужин
Пригласил он, издеваясь.
Ах, зачем он это сделал.
Тот пришел; потом Хуана
Пригласил на ужин тоже.
Я рассказ свой сокращаю:
После ужина и многих
Знамений, он дон Хуана
За руку своей рукою
Взяв, давил ее, пока тот
Жизни не лишился вовсе.
«Бог, — сказал он, — поручает
За грехи с тобой покончить:
Кто так сделал, тот и платит».
Что ты говоришь!
Святую
Правду. Прежде чем скончаться,
Он сказал, что обесчестить
Не успел он донью Анну.
Раньше этого был узнан.
За последнее — награду
Эту новость возвестивший
От маркиза получает.
Мщенье неба справедливо.
Ну, теперь скорее свадьбы
Надо справить. Ибо умер
Натворивший зла без краю.
Я женюсь на Исабеле,
Раз она вдовою стала.
Я — на донье Анне.
Мы же
На своих невестах. Драму
Кончим «Каменного гостя».
А гробницу передайте
В храм мадридский, в храм Франциска
Чтоб осталась крепче память.
КОММЕНТАРИИ[править]
Редкое произведение мировой литературы имело такой огромный и длительный отголосок в драматургии, поэзии и музыке всех стран как «Севильский озорник» Тирсо де Молина — комедия, в которой появляется впервые ставший нарицательным тип «Дон Жуана». Эта знаменитая комедия первый раз была напечатана в Мадриде в 1610 г., во второй части сборника «Двенадцать новых комедий Лопе де Вега, Карпио и других авторов», седьмой по порядку пьесой и под заглавием: «Севильский озорник и Каменный гость, знаменитая комедия маэстро Тирсо де Молина. Поставлена Роке де Фигероа». Второе издание комедии — во второй части собрания «Избранные комедии лучших умов Испании» (Мадрид, 1652—1754, 48 тт.), помеченной 1649 годом (в дальнейшем мы будем называть его «изданием 1649 г.»). под тем же заглавием.
После этого в XVII веке комедия напечатана была лишь один раз, когда «Севильский озорник» был включен в «Новую книгу избранных экстравагантных комедий различных авторов» (Мадрид, 1677). Текст этот целиком совпадает с предыдущим. Указания на год и место заведомо ложны, — напечатан этот сборник вне Испании, вероятнее всего — в Лондоне. Шрифт книги относится к XVII веку.
В следующем, XVIII веке комедия Тирсо была напечатана не меньше пяти раз, судя по экземплярам, находившимся в распоряжении Котарело и Мори:[1] 1) Мадрид, типография на улице Мира; 2) Севилья, вдова Франсиско Лефдаэль, около 1735 года; 3) Севилья, Хосе Падрино, около 1740 года; 4) Барселона, издатель Педро Эскудер, 1750 год или раньше; 5) Барселона, в печатне Франсиско Сурии, 1769 год. В трех первых изданиях замечаются расхождения или исправления текста, но в общем все они следуют тексту издания 1649 года.
В XIX веке «Севильский озорник» перепечатывается в IV томе «Сокровищ испанского театра» Очоа (Париж, 1838), с рядом погрешностей и неточностей, и в «Библиотеке испанских авторов» Арсенбуча, который предложил поправки, во многом изменяющие смысл текста.
В XX веке «Севильский озорник» появляется во втором томе собрания комедий Тирсо де Молина, составленного Котарело и Мори (1907, см. комментарий к «Осужденному за недостаток веры»). В 1910 г. Амерпко Кастро, подготовляя издание избранных пьес Тирсо, опубликовывает в одном томе «Севильского озорника» и «Застенчивого придворного» (Тирсо де Молина, Сочинения, т. I, Мадрид, изд-во «La Lectura»), взяв за основу первое по времени издание 1630 года, но выправив его дефекты и пробелы, с одной стороны по тексту комедии «Долгий срок вы мне даете», речь о которой будет ниже, с другой стороны, — пользуясь изданием 1649 года и поправками Арсенбуча и Котарело-и-Мори. Таким образом это издание, не претендуя на дефинитивность, имеет своим принципом наиболее полную передачу текста, в который включены все сомнительные по смыслу и принадлежности Тирсо места. В 1878 г. Санчо Район нашел отдельное издание комедии «Долгий срок вы мне даете», представляющий собой невидимому не переделку, а скорее перепечатку «Севильского озорника», и опубликовал ее в своем «Собрании редких и любопытных испанских книг». Полный титул книги таков: «Долгий срок вы мне даете, знаменитая комедия дона Педро Кальдерона» (место и год издания не указаны). Санчо Район, отнеся издание этой книги к первой половине XVII века, дал Мануэлю де ля Ревилья повод счесть ее предшествующей по времени подлинному «Севильскому озорнику», но тот факт, что пьеса вышла в отдельном издании, чего в Испании не наблюдалось до 1650 г., и то, что она приписана Кальдерону (1600—1681), — все это указывает на то, что она была напечатана не ранее 1660 г. Наиболее значительным исправлением в ней является замена описания Лиссабона вторым описанием Севильи, что представляет собою, возможно, попытку приспособить пьесу к вкусам жителей Севильи. Язык, типичная для Тирсо игра слов, почти полное совпадение текста — все заставляет считать обе комедии вариантами одной и той же пьесы Тирсо. Но открытие «Долгий срок вы мне даете» и тот факт, что при жизни Тирсо «Севильский озорник» не был включен в собрание комедий под его именем, дали повод к сомнениям в авторстве Тирсо вообще. Наиболее последовательным был в этом отношении испанский ученый, драматург Мануэль де ля Ревилья, приписывавший «Севильского озорника» Кальдерону. Итальянский ученый Фаринелли, считая вообще сюжет комедии перенесенным в Испанию из Италии, не признавал Тирсо ее автором, основываясь на недостаточности в ней присущих Тирсо иронии и стилистического блеска. Но все позднейшие комментаторы (Котарело и Мори, Менендес Пидаль и др.), основываясь на том же стилистическом анализе, решительно высказываются за авторство Тирсо, и в настоящее время его права на «Севильского озорника» можно считать совершенно бесспорными.
Еще более острые дискуссии возникли вокруг вопроса о непосредственных источниках, литературных и устных, давших Тирсо материал для его знаменитой комедии. В основе пьесы Лопе де Вега «Деньги — замена знатности», появившейся в печати одновременно с «Севильском озорником», лежит та же легенда о мертвеце, приглашающем в гости своего оскорбителя. Октавио, потомок разорившегося гранда, который отдал свое состояние на поддержку короля Энрике, убитого потом врагами, в гневе на короля хочет разрушить его гробницу. Оттуда выходит статуя короля и зовет Октавио с собой. Октавио смело вступает с ней в бой, но она неуязвима. Король указывает Октавио средство разбогатеть, — найти клад, — и тем самым возместить ущерб, нанесенный им своей семье. На прощание он дает юноше руку, каменная десница жжет его, он падает в обморок, а статуя исчезает. Здесь, при различии смысла и характера появления мертвеца, мы встречаемся с вариантом легенды, давшей Тирсо развязку «Севильского озорника», — легенды о Каменном госте. Основная же тема первых трех актов комедии Тирсо — тема легендарного развратника, «Дон-Жуана», с зародышем которой мы встречаемся в пьесах Лопе де Вега «Оправданная надежда» и Хуана де ля Куэва «Клеветник», постоянно эволюционирующая в произведениях испанского театра того времени, но свое полное развитие и оформление нашедшая лишь у Тирсо. Таким образом, при определении источников «Севильского озорника» приходится рассматривать две легендарные струи, впервые сливающиеся вместе у Тирсо де Молина и создающие «Севильского озорника», как целое, а вместе с ним и бесчисленную вереницу «Дон Жуанов» мировой литературы.
В средневековых песнях, фабльо, духовных драмах и фарсах постоянно встречается тип рыцаря-женолюбца, обольщающего всех встречных женщин. Народные предания и рассказы обычно относятся к такому герою иронически враждебно. Достаточно напомнить предание о Роберте-Дьяволе, восходящее к XI—XII веку, в XIII веке получившее стихотворную форму, переработанное в мистерии, драмы и т. п. и в одной из таких переработок переведенное на испанский язык, «Ужасная и поразительная жизнь Роберта-Дьявола» (1569). Сюжет Роберта-Дьявола очень близок к теме «Севильского озорника»: Роберт с дружиной товарищей рыщет по Нормандии, щеголяя перед ними своим распутством и числом жертв своего женолюбия. Подобные легенды существовали и развивались во всех странах Западной Европы. Фаринелли утверждает, что легенда о Дон-Жуане проникла в Испанию с севера, хотя и жалуется, что не может точно указать, как и когда. Нет, однако, смысла разыскивать корни этой легенды повсюду, кроме Испании, когда в самой Испании, и именно здесь, предание об «Озорнике» получает законченность и национальную окраску. Фаринелли (1896) приводит сценарий представления, данного в августе 1615 г., т. е. за пятнадцать лет до первого издания «Севильского озорника», учениками иезуитской духовной школы в Ингольштадте (Германия). Граф Леонсио, безбожник, в шутку подбрасывает ногой череп, приглашая того, кому он прежде принадлежал, на ужин. Скелет является, оказывается дедом Леонсио, пришедшим показать внуку пагубность неверия и бессмертие своей души, и уносит его с собой. Сюжет этот, безусловно, итальянского происхождения, заимствован из народных песен и рассказов, где фигурирует то же имя — Леонцпо. Больте (Берлин, 1899), признавая существенные расхождения элементов ингольштадтской постановки с элементами комедии Тирсо, считает, что Тирсо мог вдохновиться той же печатной версией легенды о Леонсио. Но знаменитый испанский ученый Рамон Менендес Пидаль в своей обстоятельной работе ("О происхождении «Каменного гостя») убедительно показывает, что испанская традиционная поэзия настолько богата темами, гораздо более близкими к замыслу Тирсо, что не к чему искать источники, откуда он мог почерпнуть свой сюжет, в других странах и вместе с Фаринелли считать эту легенду северного происхождения и перенесенной в Испанию с чужой почвы.
Среди множества народных рассказов, ходивших по странам Западной Европы, выделяется довольно однородная группа легенд, создавшихся в Гасконии, Португалии и позднее найденных в самой Испании. Содержание приблизительно таково: шутник, ударяя ногой череп, приглашает его на ужин. Мертвец является и в свою очередь зовет оскорбителя к себе на ужин. Тот молится и, прежде чем итти, запасается священными реликвиями; его ждет разверстая могила, мертвец говорит, что гостя спасли только молитвы, но шутник через несколько дней все же умирает от испуга.
В непосредственной связи с этими легендами находится романс, записанный в сравнительно недавнее время. Его герой уже не шутник, озорничающий скуки ради, а светский молодой человек, идущий в церковь полюбоваться «на прекрасных дам» и близко напоминающий дона Хуана Тенорьо, и мертвец приглашает живого, в ответ на его приглашение (чего нет в итальянском рассказе о Леонцио), к себе в гробницу. Но до сих пор все эти легендарные рассказы расходятся с «Севильскпм озорником» в одной существенной детали: «озорник» приглашает на ужин череп, а не статую.
Легенд об оживающей статуе сохранилось много с античных времен; о них упоминают Аристотель и Плутарх. Известен средневековый рассказ о рыцаре, надевшем обручальное кольцо на палец Венеры (поздней — Мадонны), использованный Мериме, как сюжет его «Илльской Венеры»; статуя сгибает палец и позднее является к хозяину кольца, уже женившемуся, требуя исполнить обещание. Фаринелли приводит легенду о рыцаре, влюбившемся в надмогильную статую молящейся женщины и оскорбившем статую ее мужа, когда он хочет поцеловать жену, муж награждает его пощечиной.
Но здесь зато, как и во всех легендах этого типа, отсутствует приглашение статуей своего обидчика. Недостающим звеном, объединяющим сюжет «Озорника» и мести статуи, им оскорбленной, является народный романс, записанный Менендесом Пидалем в 1905 г. в провинции Леон. Рыцарь по дороге в церковь дергает за бороду статую, приглашая ее на ужин; вечером статуя является и приглашает его к себе, он в страхе едет исповедываться в монастырь Сан-Франциско (упоминаемый в «Севильском озорнике»), и за ужином у статуи последняя читает ему нравоучение, не советуя повторять подобные выходки. Этот романс о «Каменном госте (это второе заглавие) Севильского озорника» упоминается в одном из вариантов того же романса) кажется Менендесу Пидалю более древней и оригинальной темой; в дальнейшем развившейся в романс о черепе, представляющий теперь особую и законченную традиционную линию. Романс о .Каменном госте являет столько общих с комедией Тирсо моментов, что рождается мысль, не пересказ ли это «Севильского озорника». Однако сравнение его с другим романсом, сложившимся действительно на основе комедии Тирсо и носящим его двойное заглавие, показывает, что все характерные детали — имя дона Хуана, его бесстрашие и вся развязка с ужасным мщением статуи отсутствуют в первом романсе и присутствуют во втором.
Итак, наличие традиционных источников, откуда Тирсо мог заимствовать основные элементы своей комедии, очевидно. «Подлинным непосредственным источником „Севильского озорника“, — говорит в заключение своей статьи о происхождении „Каменного гостя“ Менендес Пидаль, — могла быть легенда, относящаяся к Севилье, в которой уже определились имена дона Хуана Тенорьо и комендадора дона Гонсало де Ульоа. Вполне возможно, что следы этой легенды при тщательном изучении будут обнаружены в андалусском фольклоре или каком-нибудь забытом архиве. Но Тирсо мог также воспользоваться и неустойчивой устной традиционной темой, представленной хотя бы кастильским романсом или сходным рассказом, который поэт обогатил конкретными обстоятельствами места и времени, как он это сделал в „Осужденном за недостаток веры“. К этому традиционному ядру принадлежат прежде всего финальные сцены „Каменного гостя“, но Тирсо значительно расширил легенду (как в том же случае с „Осужденным“), введя в нее ряд эпизодов, создающих законченный тип Обольстителя женщин; если этот тип намечался уже в легендах, то лишь в зачаточной форме, как это видно на примере известных нам вариантов народного романса».
Это же заключение авторитетнейшего испанского ученого устанавливает отсутствие пока каких бы то ни было данных, позволяющих, как это делали многие ученые XIX века (Арвед Барин, Кох, Зейдлер, Мануэль де ля Ревилья), считать дона Хуана де Тенорьо историческим лицом или хотя бы фигурирующим в определенной легенде или хронике, относящейся к Севилье. Виардо писал в 1835 г., что в Севилье существует до сих пор род Тенорьо, убийство доном Хуаном комендадора де Ульоа — достоверный факт, и что монахи севильского монастыря Сан-Франсиско показывают часовню и склеп рода Ульоа, разрушенные пожаром в начале XVIII века. Он утверждает дальше, что монахи, желая положить конец бесчинствам дон Хуана, заманили его в западню и убили, а после распространили слух, что оскорбленная им статуя увела его в преисподнюю. Последняя легенда, по его словам, занесена в севильские хроники, и Тирсо воспользовался ею.
Упомянутые выше ученые приняли на веру эти безапелляционные утверждения и приводят даже точные справки о доне Хуане Тенорьо: он жил в XIV веке и был современником короля Педро Жестокого.
Фаринелли установил, что в севильских хрониках нет и следа подобной легенды. Существование часовни — также миф. В финале «Севильского озорника» король объявляет, что тело комендадора будет перенесено в монастырь Сан-Франсиско в Мадриде. Тирсо, следоватедьно, не была известна часовня в Севилье. Историки Севильи не делают ни намека на смерть и похороны комендадора де Ульоа. Предположение, что Тирсо положил в основу своей комедии действительное событие, объясняется тем, что это с давних пор устойчивая традиция испанского театра. Еще современники думали, что Тирсо описывает исторический факт, и это мнение могло дойти до наших дней, превратившись, в свою очередь, в недоступную для проверки легенду.
Верно здесь лишь одно: галисийский род Тенорьо существует и насчитывает ряд сохранившихся в истории имен. Но анализ родословной этой семьи не дает повода указать среди ее представителей на прототип дона Жуана. Вполне возможно лишь то, что Тирсо воспользовался лишь именем дона Хуана Тенорьо, близкого к Педру Жестокому, который был известен своим распутством и безжалостностью, перенеся черты короля на придворного. Дальнейшие домыслы тем более бесцельны, что Тирсо вообще не стесняется историческими деталями и, условно отнеся действие «Севильского озорника» к определенной эпохе, описывает современные ему нравы. Род Ульоа также существует. В хронике царствования Педро Жестокого Лопес де Айала говорит о Лопе Санчесе де Ульоа, старшем комендадоре Кастилии, и Гонсало Санчесе де Ульоа, имена которых Тирсо мог легко перепутать и слить в одно имя комендадора Гонсало де Ульоа. Таким образом вопрос о происхождении «Севильского озорника», целиком оставаясь открытым, разрешается в той плоскости, что Тирсо, использовав и соединив в одно целое две легендарных струи, отнес действие своей пьесы к эпохе Альфонса XI, совершенно не заботясь об исторической точности.
Известную роль в формировании образа «Севильского озорника» могли играть уже известные нам герои комедии Лопе де Вега и Хуана де ля Куэва, в которых проявляются в зачаточном виде черты Севильского озорника, но заслуга Тирсо и причина бессмертия комедии и ее автора в том, что он объединил все разрозненные элементы образа «Дона Жуана» и драмы о «Каменном госте», получивших такое распространение в последующих литературах всего мира и сделавших имя Дон Жуана нарицательным наряду с именами дона Кихота, Фауста, Гамлета, Отелло. Из испанских подражаний «Севильскому озорнику» известны следующие: Португалец Хасинто-Кордеро (1606—1646), писавший по-испански, написал: «Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не оплатился бы». О существовании печатного издания этого произведения говорят многие исследователи, хотя и признаются, что не видели его. Теофило Брага в своей «Истории португальского театра» относит издание к 1667 г. Возможно, эту комедию смешивают с комедией Самора (см. ниже).
В конце XVII века Алонсо де Кордоба и Мальдонадо, мало известный историкам литературы, написал комедию «Мщение из гроба», впервые опубликованную Котарело и Мори в качестве приложения ко второму тому комедий Тирсо, под его редакцией, с рукописной копии, попавшей в Национальную мадридскую библиотеку из библиотеки герцога Осуна.
Гораздо известнее: «Нет долга, который не оплатился бы, или Каменный гость» Антонио Самора, перепечатанная после Месонеро Романосом во втором томе сборника «Драматурги после Лопе де Вега» («Библиотека испанских авторов») под заглавием «Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не оплатился бы, или Каменный гость».
До появления «Дона Хуана Тенорьо» Соррильи дон Хуан появляется на испанской сцене в этой комедии, а не в «Севильском озорнике». В XIX веке в Испании появились два перевода «Дон Хуана де Маранья» Александра Дюма-отца: «Дон Хуан де Маранья и сестра Марта». Драма в пяти актах в прозе, знаменитого Александра Дюма, приспособленная для испанского театра Х.А.Л., «Таррагона, 1838», и «Дон Хуан де Маранья или падение ангела». Мистерия в пяти актах, разделенных на семь картин и две интермедии. Написано по-французски Александром Дюма. Мадрид, 1839" в 1839 же году поставленная на сцене.
28 марта 1844 г. в Театре Креста в бенефпс Карлоса Латорре был поставлен «Тенорьо» Соррильи, вскоре напечатанный под Заглавием «Дон Хуан Тенорьо, религиозно-фантастическая драма, разделенная на две части и состоящая из семи картин, написанная в стихах доном Хосе Соррильей», Мадрид, 1844. После этого «Тенорьо» издавался много раз как отдельно, так и в полных собраниях сочинений автора. Соррилья заимствовал сюжет пьесы главным образом у Самора и Дюма. С «Севильским озорником» Тирсо он, очевидно, не был знаком, что явствует из его же утверждений в «Воспоминаниях старых времен», т. 1, где он старается показать, что работал над «Севильским озорником»: «Не помню, кто мне подсказал мысль переработать „Севильского озорника“, или сам я напал на эту идею, просматривая комедии Морето,[2] но факт тот, что, имея под рукой и изучив лишь „Севильского озорника“ этого гениального монаха и скверную переделку Солиса,[3] ставившуюся до сих пор на сцене под заглавием „Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не отплатился бы, или Каменный гость“, я взялся написать в три недели собственного „Дон Хуана“.
Ошибки Соррильи выдают его с головой. „Севильский озорник“ тогда еще не был напечатан в собрании пьес его автора, не принадлежит Морето, отнюдь не монаху, Дионисио Солис никогда его не переделывал, и Соррилья написал „Тенорьо“ вовсе не в три недели. Соррилья старается показать, что не знаком с пьесой Дюма, уже увидевшей испанскую сцену, но явно заимствует у него ряд характеров и положений.
Успех „Тенорьо“ в Испании был огромен, и эта пьеса не сходит со сцены до сих пор. Этот успех породил множество пародий, положенных на музыку. В конце концов сам Соррилья в 1877 г. переделал свою драму в сарсуэлу (род испанской музыкальной комедии), положенную на музыку Маненом. Эта пьеса Соррильи переведена на французский, английский, немецкий и итальянский языки.
Но наибольший отголосок и распространение „Севильский озорник“ получил в других странах Западной Европы, где в течение нескольких веков от появления „Каменного гостя“ до наших дней не переставали появляться вошедшие в мировую литературу произведения, написанные на сюжет о „Дон Жуане“.
В XVII веке под видом переводов и переделок „Севильский озорник“ появляется в Италии и Франции. До нас дошли пьесы Сиконьини „Каменный гость“, заглавие другой — тоже „Каменный гость“ Онофрио Джпльберто (Неаполь, 1652), и указания на существование сходных сценариев, позднее попавших во Францию. Сиконьини в своем „Каменном госте“ сохраняет исходное положение испанской пьесы, но придает ее концу феерический характер искусного сценического трюка. Во Франции „Каменный гость“ появляется впервые зимой 1658 г. в постановке итальянских актеров и укрепляется в репертуаре выступающих в Париже итальянцев; дошедшие до нас тексты сценариев представляют собой грубый фарс с резкими комическими элементами, центром которых является традиционный арлекин — слуга „Дон Жуана“. Наряду с этим фактом существуют две трагикокомедии в стихах „Пир Пьера“[4] актеров Доримона и Вилье.
Но центральным моментом в развитии типа „Дон Жуана“ во французской литературе является появление „Дон Жуана“ Мольера, поставленного его труппой в театре Palais-Royal в воскресенье 15 февраля 1665 г. Идея и основные положения пьесы заимствованы Мольером из хорошо ему известных драм на тему о Каменном госте. Комедия Тирсо, очевидно, не была ему известна, — испанские артисты в то время в Париже не выступали, и все детали характеров и положений Мольеровской пьесы гораздо ближе к французским и итальянским образцам, чем к „Севильскому озорнику“. Подобно Тирсо, выводя тип современного ему аристократа-распутника, Мольер наделяет его, однако, чертами сознательного безбожия, совершенно отсутствующими у испанского героя, и развязка с явлением „Каменного гостя“ носит гораздо более условный характер. Несомненно и гораздо большее стремление Мольера придать своей комедии и ее героям реальный характер: его крестьянки и рыбачки говорят не искусственным языком пастушек Тирсо; „комедия Мольера спускалась до глубины жизни, поднимала вопросы о положении народа, о неравенстве сословий, клеймила безнравственность и бесчестность лиц сильных и родовитых“ (Веселовский, „Мольер“ в сборнике „Этюды характеристики“). Комедия Мольера, снятая со сцены за резкость изображенных в ней нечестивых выходок Дон Жуана, появилась вновь лишь 17 ноября 1841 г. на сцене театра „Одеон“, а в этот промежуток шла лишь главным образом переделка Томаса Корнеля (1673).
В итальянской commedia delTarte комедия о „доне Джованни“ продолжает процветать, окончательно потеряв свой серьезно-религиозный характер, пока в 1736 г. во время веницианского карнавала не появляется пьеса Карло Гольдони „Дон Джованни Тенорьо или распутник“. Гольдони идет еще дальше Мольера в стремлении к реальности действия и выбрасывает финал с оживающей статуей. Откидывает он и грубо-комические элементы вместе с традиционным комиком-слугой. Он, выводя в лице дона Жуана реальную личность, актера, отнявшего у него возлюбленную, делает своего героя мелким распутником не возвышающимся над общим уровнем и потерявшим широкие черты прежнего характера дона Хуана.
В Англии тип озорника попадает на подготовленную почву. Еще в 1621 г. в „Охоте на дикого гуся“ Флетчер рисует развратника, хвастающегося своими победами. В 1676 г. появляется пьеса Томаса Шодуэлла „Распутник“, сделанная ио образцу пьес, уже существовавших во Франции и Италии. Шодуэлл усложняет интригу и число жертв дона Джона. Фантастический элемент усилен несколькими явлениями призраков, комический — грубой циничностью самого героя. Холодная воля, управляющая безудержным темпераментом — вот английский дон Джон. К списку его злодеяний прибавляются грабежи, убийства и пьянство.
Французская литература, предоставляя в XVIII веке „Дон Жуана“ ярмарочным театрам и подражая английским образцам, „Клариссе Гарлоу“ Ричардсона, например, воспроизводит тип галантного соблазнителя тех времен, Ловласа, доводя до предела нравственной извращенности героя в „Опасных связях“ Шодерло де Лакло.
Вместе с эпохой романтизма и тип Дон Жуана приобретает противоположное развитие.
В Германии, заимствовавшей в XVI—XVII веках вместе с переводными пьесами шутовское толкование легенды об озорнике, Дон Жуан становится в один ряд с Фаустом и Вертером, сливаясь вместе с Фаустом в одну личность в драме Николая Фогта (конец XVIII века). Фауст проникает в Испанию и под именем дона Хуана переживает фантастические приключения, продается дьяволу и попадает в ад. Но впервые законченное романтическое толкование этого образа даст Госфман в своих „Фантазиях в духе Калло“ (1809—1813). Описывая свои впечатления от оперы Моцарта, он сводит их к символике борьбы между радостями жизни и адскими силами, придавая Дон Жуану черты духовной неутоленности и разочарования в жизни, а донье Анне — облик идеала красоты, к которому стремится Дон Жуан.
„Дон Жуан“ Байрона, написанный в 1818—1823 гг., начатый в Венеции, где все чаще ставились commedia dell’arte на тему о Каменном госте, и оборвавшийся на шестнадцатой песне со смертью автора (18 апреля 1824 г.), не сохраняет почти ни следа традиционного сюжета (не считая кораблекрушения, которое терпит герой). Поэма Байрона — грустно-сатирическая панорама нравов, сквозь которую проходит герой, несущий автобиографические черты автора. Дон Жуан рано узнает любовь опытной женщины и, уехав путешествовать со своим наставником, после кораблекрушения становится возлюбленным дочери пирата. Ее отец, возвратившись, продает Жуана в Турцию, где его покупает пленившаяся им султанша, а он, изменив ей, бежит, попадает в Россию с армией Суворова, становится фаворитом Екатерины II и, уехав затем в Англию, завязывает там несколько любовных интриг, обрывающихся в шестнадцатой песне. При гигантском влиянии Байрона на мировую литературу тема Дон Жуана становится одной из излюбленных романтических тем. Первым берется за нее Пушкин в „Каменном госте“, придавая своему герою черты благородства и пылкости, сближающие его с Севильским озорником, но лишенные его цинизма. „Каменный гость“, написанный Пушкиным по французским образцам и опере Моцарта,[5] замечателен проникновением автора в черты испанского характера; это почти единственное произведение мировой литературы, где Дон Жуан, не приобретая иных национальных черт, остается настоящим испанцем.
Предела своего романтическое толкование этой темы достигает у Мюссе во второй песне его „Намуны“, где он, рассуждая о дон-жуанстве, придает Дон Жуану очарование мечтательности, искренности и пылкости.
В новелле Мериме „Души чистилища“ фигурирует дон Хуан де Маранья, встречающий собственный гроб, несомый его жертвами, вышедшими из чистилища. Мериме строит рассказ вокруг историческое фигуры Мигеля Маньяры, севильского гранда, которому легенда приписывает, между прочим, присутствие на собственных похоронах, и вводит в него элементы легенды о доне Хуане Тенорьо. Этим двойным сюжетом воспользовался Александр Дюма, написавший фантастическую драму „Дон Жуан де Маранья пли падение ангела“ (1836), насыщенную массой бьющих на эффект эпизодов самого невероятного характера и кончающуюся раскаянием Хуана.
Среди романтических произведений, объединяемых тенденцией к идеализации дона Жуана, следует упомянуть его биографию, принадлежащую Теодору Крейцнаху (1836—1837), „Падшего ангела“ уругвайца Эчеверриа, рисующего портрет борца за освобождение латино-американских стран, „Прощание Дон Жуана“ Гобино (1844), „Дон Жуана де Маранья“ Вндмана (1858) и „Возрождение Дон Жуана“ и „Обращенного Дон Жуана“ Дезире Лавердан (1864). Неравную борьбу пылкой души Дон Жуана е мелочностью жизни хотел изобразить молодой Флобер, судя по найденному среди его документов плану новеллы. Дон Жуана, бесстрашно плывущего в ад на ладье Харона среди призраков его жертв и отказывающегося раскаяться, рисует Бодлер в одном из своих лучших стихотворений — „Дон Жуан в аду“, Алексей Толстой отчасти под влиянием Пушкинского „Каменного гостя“ и Гетевского „Фауста“ (пролог) пишет своего „Дон Жуана“ (1860), рисуя его искателем вечно-женственного, не находящим его ни в одной из женщин.
Другая цепь относящихся к тому же времени произведений рисует нам Дон Жуана, человеком несущим лишь несчастья самому себе и окружающим. В Германии Граббе, подражая Фогту („Дон Жуан и Фауст“), выводит их обоих сразу: Фауста — человеком, разочаровавшимся в своем всеведении, Дон Жуана — отказывающимся раскаяться сластолюбцем.
Бальзак в „Эликсире долголетия“ (1830), отбрасывая традиционное окружение Дон Жуана, сохраняет все его отрицательные черты, доводя их до гиперболического предела. Жорж Санд в романс „Лелия“ (1839) вкладывает в уста своей героини бурную тираду против дон-жуанства.
Среди ряда немецких драматургов, затронувших тему Дон Жуана и объединенных отрицательным к нему отношением, выделяется Ленау („Дон Жуан“, 1844, незаконченный и появившийся только после смерти автора), создавший произведение, проникнутое глубочайшим пессимизмом, — герой умирает, сознавая, что в жизни он приносил только вред себе и людям.
Литература конца XIX и начала XX века, посвященная непосредственно Дон Жуану, не перестает расширяться: в эпоху натурализма — создавая тип Дон Жуана пресыщенного и разочарованного, перенесенного в современную обстановку или остающегося в испанской среде XVII века, в эпоху символизма и ницшеанства-- возводя его в категорию „сверхчеловека“ пли же возобновляя религиозную трактовку темы его раскаяния и искупления.
Не прошел мимо этой темы и русский символизм. Достаточно упомянуть стихотворение А. Блока „Шаги командора“, где традиционные персонажи — дон Хуан, донья Анна и Командор — оказываются носителями мыслей и переживаний самого поэта. В наши дни Асеев в стихотворении „Три Анны“ пользуется тем же типами испанской драмы, как антитезой к типу новой женщины Страны советов.
Избирая местом действия „Севильского озорника“ Неаполь и Севилью относя действие к эпохе короля Альфонса XI Кастильского, Тирсо с большой резкостью рисует распущенность современных ему нравов аристократии и дает картину, насыщенную богатыми бытовыми подробностями. Условность языка и поведения его персонажей (Тисбея, например) — это определенный театральный прием, и его сложная игра слов, хитро построенные намеки прекрасно доходили до испанской публики и доставили Тирсо заслуженную славу. Интересно в этом отношении обратить внимание на выбор социальных характеристик соблазненных Хуаном женщин, — герцогиня, средняя дворянка, рыбачка и крестьянка, — сделанный с целью подчеркнуть „универсальность“ распутства Севильского озорника.
По фигуре Альфонса XI, выведенного в пьесе, действие „Севильского озорника“ следует отнести к XIV веку, но тогда никакого неаполитанского короля быть не могло, и он является лишь условным поэтическим персонажем. Но Тирсо, впрочем, и не старается придерживаться исторической верности (см. примеч. к стр. 260).
312. Таррагона — портовый город в Каталонии, по одним сведениям основанный карфагенянами в III веке до н. э.» а по другим — упоминающийся еще в VI веке до н. э. Тогда его населяли племена, от которых остались так называемые циклопические постройки, главным образом стены, сложенные из огромных неотесанных камней.
В новое время и вплоть до наших дней Таррагона была и является одним из крупнейших городов и важнейшей стратегической, точкой на западнем берегу Испании.
— Дос-Эрманас — городок в Севильской провинции, в 5 клм. от реки Гвадалквивира, основанный одновременно с завоеванием Севильи испанцами (1248). Его название (буквально--«Две сестры») происходит от Теодоры и Анхелес, сестер Гонсало Насарено, которым вместе с братом досталась часть завоеванных у мавров земель, где в пещере, по словам легенды, нашли статуи святых, крест и лампаду, что вызвало стечение паломников. Впервые название Дос-Эрманас появляется в 1450 г., в одном из постановлений севильского городского управления.
314. Безыменный некто, — В подлиннике Hombre sin nombre («человек без имени») — игра на созвучии слов.
320. Милан — ныне главный город Ломбардии, крупнейший промышленный центр Италии, играл такую же роль и во времена Тирсо. К Испании он перешел в 1555 г., после раздела империи Карла V, а после войны за испанское наследство (1701—1713) — к Австрии. В Милане происходит действие пьес Тирсо «Ревность излечивается ревностью» и «Первый совет дает врач».
326. К той, что по тебе же плачет. — Следующие четыре стиха прибавлены по изданию «La Lectura».
328. В час, когда гиганты негры и т. д. — образец богато инструментованной романсовой формы, в духе гонгоризма (см. статью).
330. Стал подобен я старухе. — В подлиннике:
Que imita a la comadreja,
Que concibe рог la oreja
Para parir por la boca,
т. е. «стал подобен я кумушке, которая, зачав через ухо, родит через рот». Необходимо отметить в подлиннике последовательно проведенную аллитерацию на риг, 333. Пираты--см. примеч. к стр. 213.
335. Эней и Анхиз — см. примеч. к стр. 73.
336. Хананейки помогли бы. — Намек на хананейскую женщину (Евангелие от Матвея, XV, 22—28).
— Язон — см. примеч. к стр. 215.
— Тифис — кто такой Тпфпс, не установлено. В издании «La Lectura» прочтено Tisis, в «Tan largo» — Titis; по мнению А. А. Смирнова — Тетис, богиня моря, мать Океанид.
338. Вы с геройским показались и т. д. — В подлиннике такая же игра слов: «Духом, бывши без дыханья» — aliento sin aliento; «Вы, пройдя сквозь испытанья, за испытыванье взялись» — tormento — tormento.
339. Вы — как эллинов творенье. — Намек на коня, сооруженного, по замыслу Одиссея, греками при осаде Трои, чтобы хитростью завладеть городом. В тексте двойная игра на созвучиях: agua — desagua, formado — prenado.
340. Коридон, Анфрисо — имена пастухов, заимствованные из «Георгпк» Виргилия, употреблявшиеся во всех пастушеских романах, романсах и эклогах.
343. Более! Если вы не лжете! — Переводчик прибавляет лишний по сравнению с подлинником стих, делая из редондильи кинтилью. Принципиально это возможно. Ср. стихи второго акта «Осужденного за недостаток веры» — совет Анарето о выборе жены, где в виде кинтильи Тирсо дает редондилью из комедии Лопе де Вега.
— Алькасар — укрепленный замок в мавританском стиле; алькасары строились арабами почти исключительно в Испанпи. Особенно замечательны алькасары в Кордове, Толедо, Сеговии и, главное, в Севилье. В данном случае речь идет о севильском алькасаре, перестроенном Педро Жестоким в 1364 г. и служившем резиденцией испанских королей в Севилье.
— Как кончилось посольство ваше. — Альфонс XI Кастильский (см. примеч. ниже) не мог посылать посольства к Жоанну I Португальскому, умершему в 1433 г. Известна та небрежность с какой испанские драматурги относятся к исторической правде; анахронизмы изобилуют у Тирсо, особенно в произведениях, подобно «Севильскому озорнику», не претендующих на изображение определенной исторической эпохи, как это сделано им в «Женском благоразумии». Автор не задается целью излагать историю царствования Альфонса XI и не выбирает для своего героя того или иного исторического момента, его занимает лишь широкое развитие теологического тезиса и обрисовка психологии героя в соответствии с этим замыслом (Lectura).
— Король Альфонс XI (1311—1350) вел борьбу с одной стороны, с претензиями грандов, с другой — с маврами, для чего заключил союз с португальским королем Альфонсом VI, на дочери которого он был женат, и выступил совместно с ним против марокканского эмира Абуль-Хасана, захватившего Гибралтар и разбившего испанский флот. В битве при Севилье мусульмане были побеждены, город перешел в руки испанцев, но король умер от чумы при осаде Гибралтара. Престол после него унаследовал его сын Педро, прозванный Жестоким. Альфонсу XI приписывается авторство «Стихотворной хроники».
344. Гоа — столица португальской Индии. В 1510 г. португальцы во главе с Альфонсо де Альбукерке захватили Гоа и большую часть Индии. С начала XVII века их вытесняют голландцы, затем англичане, завоевавшие весь Индостанский полуостров. Теперь в руках португальцев осталась лишь небольшая территория вместе с Гоа (на берегу Аравийского моря).
— Танхер и Сэйта, или Сеута — во времена Тирсо крепости на африканском берегу (в испанском Марокко, против Гибралтарского пролива), бывшие оплотом Испании в борьбе с маврами и европейскими державами, а в XIV веке (условное время действия пьесы) еще находившиеся в руках мавров. В настоящее время Танжер (Танхер) подчинен особому международному режиму, а Сеута принадлежит Испании.
— Просит Серпу король, и Мору, Оливенсу, Торо, взамен же предлагает Вильяверде он, Альмендраль и Мертолу с Эррерой, — Хотя перечисление этих городов не имеет никакого исторического смысла, анахронизм легко объясним. В «Женском благоразумии» в указе королевы Марии также упоминается Ферпя (искаженное Серпа) и Мора, как намек на «Хронику Фернандо IV». Оба эти португальские города были разрушены кастильцами в 1295 г. и вновь воздвигнуты королем Дионизио («Король воздвиг города и крепости,.. Серпу, Мору», — «Хроника португальских королей»). Права Португалии были признаны королевой кастильской в 12R7 г. Упоминание об Оливенсе, возможно, тоже взято из «Хроники Фернандо IV»; в 1298 г. она была уступлена Португалии. Неизвестно, фигурирует ли Тор о в договорах с Португалией; кастильцы вернули себе этот город в 1447 г. Мертола лежит в округе Бежа; ближайшие к границе поселки под именем Эрреры — Феррейра в округе Касерес (Испания) и Феррейра в округе Бежа (Португалия). Альмендраль (близ Оливенсы) и Вильяверде (?) не упоминаются нигде («Lectura»),
344. Вы так устали, а меж тем достали, — В подлиннике такая же игра слов: cansado и alcanzado.
345. Это наибольший из городов Испании. — Лиссабон, столица Португалии, расположенная в устье реки Тахо; по аналогии имен (Lisboa, Ulisbona) ее основание приписывали Одиссею (Улиссу), попавшему якобы во время своих странствований на португальские берега. Первые достоверные данные о Лиссабоне восходят к 205 г. до н. э., когда его завоевали римляне. В эпоху короля Альфонса XI Кастильского Португалия была самостоятельной (см. примеч. к стр. 343 — Альфонс XI). В 1580 г. герцог Альба после битвы при Алькантаре взял Лиссабон, и в 1581 г. в него вступил Филипп II. В 1588 г. в нем была собрана Непобедимая Армада. В 1597—1598 гг. землетрясение, столь частое там, нанесло городу большие повреждения. Таким образом, во время Тирсо Лиссабон был испанским городом, хотя это анахронизм для царствования Альфонса XI, при котором происходит действие.
В этом монологе автор, возможно, путешествовавший по Португалии, говорит устами действующего лица. Подобные длинные отступления (ср. рассказ о взятии Маморы в «Благочестивой Марте») постоянная принадлежность комедий и Тирсо и Лопе де Вега.
— Куэнка — провинция в горной части Новой Кастилии.
— Тахо — река, начинающаяся в горах Куэнки, протекающая через Толедо, Алькантару и впадающая в Атлантичевкий океан ниже Лиссабона.
— Сайка или шайка (с турецкого) — восточное судно.
— Каравелла — обычный тип парусного многопалубного судна в Испании XV—XVII веков. Вспомним знаменитые каравеллы Колумба, на которых он переплыл Атлантический океан и открыл Америку.
346. Нептун (антич. миф.) — бог моря, изображавшийся с трезубцем в руках.
— Каскаэс — город в Португалии, на морском берегу, в 26 километрах от Лиссабона. Герцог Альба захватил его в 1585 г.
— Белен (Вифлеем) — Вифлеемский монастырь. Их много и в Испании и в Португалии.
346. Алькантара — испанский город на португальской границе, на реке Тахо. В 1580 г. исход битвы при Алькантаре решил судьбу Португалии (см. примеч. к стр. 345 — Лиссабон).
— Апеллес — древнегреческий художник (IV в. до н. э.)-
347. Ни в смысле милосердия, что прочно утвердилось на холмах — Тирсо говорит о братстве Богоматери Милосердия, основанном в 1498 г. королевой Леонорой Португальской. Король Мануэль начал строить для этого братства роскошный готический храм, законченный Жоаном III в 1534 г. и почти целиком разрушенный в 1575 г. землетрясением.
— Бетика — см. примеч. к стр. 217.
— Площадь дель-Росио (ныне площадь Педро IV) — центральная площадь Лиссабона.
— Сто лет назад и больше море было в этом месте. Хорошо известный по научным источникам факт отхода моря от Лиссабона.
348. Фанега — мера емкости, 55,5 литра.
— Выстроен еще Улиссом — см. примеч. к стр. 345 — Лиссабон.
— Герб его — изображенье. — По преданию ЭТО получение первым португальским королем Алонсо Энрикесом так называемых «стигматов» (см. примеч. к стр. 32) имело место в 1139 г., в битве при Урике против мавров. Мифу о португальском гербе (называемом quinas и представляющем пять лазурных щитков), посвящена комедия Тирсо «Португальский герб».
— Тарасона — название, равнозначащее арсеналу. В данном случае военный порт.
— Таких огромных несколько судов военных. — О военной технике и снаряжении флота см. примеч. к стр. 221.
349. Нагорья де Эстрелла — горная цепь в южной части Португалии.
351. Я хоть и Каталинон. — Catar — смотреть, искать; linon — ткань; отсюда Каталинон — воришка, жулик.
352. Как Эней с карфагенскою царицей — у Виргилия В «Энеиде» Эней, возлюбленный карфагенской царицы Дидоны, предательски покидает ее.
— Долгий срок вы мне даете — фраза, служащая лейтмотивом всей пьесы и давшая заглавие пьесе (см. комментарий к пьесе).
354. Если я в тебе, Тисбея. — В подлиннике — «сеньора Тисбея», характерный элемент условной пастушеской сцены, где дон Хуан называет рыбачку сеньорой. Совсем другой смысл имеет это, когда Аминта называет себя «доньей» — реалистическая насмешка над «крестьянкой во дворянстве» (см. примеч. к стр. 322).
— Короля любви декретом. — Позднее воспоминание о средневековом культе любви с его игравшими такую значительную роль «дворами любви». Здесь же необходимо отметить демократизм, часто проявляющийся у Тирсо.
356. Фелиса. — В большей части изданий — Белиса.
— Пастухов сюда созвать. — (Вместо «рыбаков» — намек на то, что все первые сцены с Тисбеей нечто вроде пастушеской интермедии.
361. Лебриха — маленький город по дороге из Севильи в Кадикс в 4 километрах от реки Гвадалквивира.
363. Комендадор великий Калатравы.-- Кастильский военный орден Калатравы был учрежден папой Александром II в 1161 г. Комендадор ордена — следующая степень после кавалера.
364. Я увидел, с ним схватился и, конечно, победил. — (Октавио пародирует известные слова Юлия Цезаря — «veni, vidi, vici» — «пришел, увидел, победил».
367. Октавио и Риньо уходят. В «Lectura» следует еще: Каталинон. Если вам, сеньоры, нужен будет Каталинон, то он всегда к вашим услугам. — Риньо. А где найти? — Каталинон. В Пахарильос. Трактирчик отличный.
Игра слов tabernaculo (дарохранительница и трактирчик, таверна). Пахарильос — улица в центре Севильи.
— Отыскать желая вас. — В «Lectura» следует реплика Каталп-нона: «Пока речь не идет о девушке пли о вещи, для него ценной, можете на него положиться: он во всем, кроме этого, гидальго».
368. Бехер — в некоторых изданиях — Вехель (b и v, r и l часто смешиваются в испанском языке). Дальнейшие слова дона Хуана — игра слов Vejrer городок в округе Кадикс и vejez (старость). То же и дальше, в ответе о Констанце: игра слов: португальского velha (испан. vieja — старуха), произносящегося почти одинаково с испанским bella (красавица), т. е. ее называют старухой, а она думает — красавицей.
— От болезни этой галльской. — «Французская болезнь».
369. Этот крашенный урод за «невинность» все идет. — В подлиннике: «все еще продается за форель, а покупается за треску».
— В Кантарранас — Cantar — петь; rauas — лягушки; кантарранас — место, где поют лягушки (rana — одно из прозвищ публичной женщины).
— Селестина — см. примеч. к стр. 230. Здесь же упоминается «обезьяна из Толю» (в «Tan largo» — Tulu). Ср. «кажется подвешенной обезьяной из Толю, — один глаз на север, другой на юг» (Лопе де Вега, «Король дон Педро», акт II).
370. Бланка. — В подлиннике игра слов: Bianca sin blanca — «Бланка без бланки» (бланка — медная монета в полмараведиса).
— Та всегда отвечать готова «да». — В подлиннике: no deshecha ripio — «не упустит случая». Но ripio значит также и «щебень», т. е. не просорит щебня. Отсюда понятна реплика дон Хуана: «Buen albanil quiere ser» — «хочет стать хорошим каменщиком».
370. Насчет «мертвой хватки», — В подлиннике: perros muertos — «как насчет дрхлых собак». Это выражение встречается у Тирсо и в «Португальском гербе». Dar perro muerto — означает: сыграть с кем-нибудь дурную шутку.
370—371 Без дыханья? — Есть предмет, но — увы! — дыханья нет. В подлиннике:
Que hay de terrero?
— No muero
En terrero, que en — terrado
Me tiene mayor cuidado.
Hacer terrero — «ухаживать за дамой»; enterrado — «похоронный». Эту игру слов переводчик заменяет другой — с «дыханьем» и «воздыханьем».
373. Сеньор кругляш, сеньор квадратный. — Издание «Internacio-nal» (Мадрид--Берлин--Буэнос-Айрес, 1924) делает примечание, что эти эпитеты Каталинон относит не к маркизу, а к его слугам, начало беседы с которыми утеряно.
375. Вот примета для дуэньи. — В подлиннике еще: «Леонорильи». Переводчик опускает это имя, поскольку в дальнейшем оно не упоминается.
377. Ну, а трус — беду проскочит. — В издании «Internacional» эти стихи до «раз однако навсегда» отсутствуют. Наоборот, в «Lectura» добавлена еще реплика дон Хуана: «Если уж взялся служить, своей воли иметь не должен, должен все делать и ничего не говорить».
— Но приедешь тем верней. — В подлиннике: «а тот, кто говорит и делает, больше всего теряет». Это является ответом Каталинона на слова дон Хуана, вставленные изданием «Lectura».
— Для тебя слона и тигра. — Издание «Lectura», продолжает речь Каталинона стихами: «Подвернись нам игумен, и заставь ты меня без лишних разговоров с ним расправиться, я сделал бы это без разговора, сеньор».
378. Облобызать ноги дай. — (В подлиннике: dame esos pies — непристойная игра слов, построенная на обычной формуле любезности (см. примеч. к стр. 10).
379. Твой, кузина, аромат и т. д. — В подлиннике:
Мота
Ау, prima del aima, prima
Que quieres premiar mife,
Каталинон
Vive Cristo, que node
Una blanca por su prima.
Сложная игра слов на латинском prima (премия, награда) и испанском prima (двоюродная сестра).
380. О таком твоем обмане. — В подлиннике «хотя ты скрыл его от меня».
381. Назначается Лебриха. В подлиннике еще: «за твое предательство и обман».
383. Кто надеется чрезмерно, тот обманется наверно. — В издании «Lectura» следующему диалогу предшествуют стихи Моты, по признанию издателя представляющие интерполяцию: «О ужасная и холодная ночь, когда я смогу насладиться счастьем, беги скорее к полночи, а потом пусть не наступает день». «Internacional» заменяет их двумя другими — sueltos (белыми).
385. Португалии худший сброд.-- Возможно, намек на португальских женщин легкого поведения, в большом числе наехавших в Севилью («Lectura»). Характерная для Тирсо издевательская оценка португальцев.
— С добычей, что у нас смогли отнять. — Издание «Lectura», отмечая трудность чтения текста, прибавляет восьмистишие Каталинона: «Ночью не хотел бы я итти этой улицей ужасной; то, что днем сойдет за мед, ночью обернется воском; тьма совсем мне на беду обступила вкруг, и вижу, что протух португальский воск». Весь отрывок — характерное описание севильских закоулков. Распад нравов, до которого дошла Севилья в эту эпоху, достаточно ярко описан в «Ринконете и Кортадильо» Сервантеса. Воровство с кораблей давало полную возможность всякому сброду превратить лучшие города Кастилии в современный Вавилон, и этот отрывок «Севильского озорника» лишь отголосок того, что столько говорилось о севильских нравах. Вот пример — стихотворение, взятое из «Трактата о севильских гостиницах» в «Литературных курьезах XVI и XVII веков» (Revue historique, 1907): «Если выйдешь ты к реке прогуляться берегом, посмотри, кто на тебя смотрит, не тот ли банк, что ничего не возвращает. Беги всех соблазнов, потому что соблазнов столько на каждом шагу, что от них не ускользнешь» («Lectura.»)
387. У соборных ступеней.-- «Это знаменитейшие Gradas (Ступени), — пишет Матео Алеман в конце XVI века, — площадка или бульвар перед соборной площадью, расположенная на уровне груди человека, стоящего внизу улицы, окруженная мраморными перилами и решеткой» («Гусман де Альфараче», ч. 1, кн. 1, гл. II). Обычное место свиданий, куда стекались севильские Знать и простонародье. О них говорят различные авторы, например, Торрес Наарро в своей «Propaladia»: «Ступени, каждая из которых стоит всех сокровищ мира», Лопе де Вега в Arenal de Sevilla (I, 6). В том же «Трактате о севильских гостиницах» читаем: «Если на Каль де Франкос (Cal de Francos, центральная улица в Севилье) пойдешь покупать наряды, держись за кошелек, а то мигом стащат. А если к Ступеням пойдешь, смотри, с кем сойдешься, а то купишь кошку за зайца и дорого обойдется жаркое» («Lectura»).
387 Маркиз уходит, В издании «Lectura» маркиз остается. «До свиданья» — говорит ему дон Хуан.
— Славный трюк. — В подлиннике: «обожаю трюки». Слово «трюк» — давнее и интернациональное.
388. Зала в доме дока Гонсало. — Издание «Lectura» все дальнейшее действие помещает в тех же декорациях и без пауз.
— Донья Анна (за сценой). — Издание «Lectura» все действие проводит тут же: ни дон Хуан, ни донья Анна не скрыты от Зрителя; последняя, видимо, остается здесь и при смерти отца.
— И о собственном позоре вслух трубит дитя мое! — В подлиннике: «ее язык настолько развязен, что звонит, как колокол».
389. На нее никто не имел напасть отваги. — В подлиннике: «где жизнь была алькайдом». Здесь алькайд — начальник замка.
391. Полночь бьет. — Этот и следующий стихи «Lectura» и «Internacional» перенесли в начало сцены 12.
393. Господь дал ночь для того, чтобы отсыпаться. — Последних четырех стихов (из «Tan largo») «Internacional» не вставляет.
397. Раскрываются листы. — В подлиннике перечисление растений: мелисса и клевер.
399. Колосс родосский — исполинская статуя бога солнца Гелиоса, поставленная в гавани острова Родоса в 280 г. до н. э. и считавшаяся в древности одним из семи чудес света.
— Поп Иван — легендарный владыка индийского государства, к которому никто не мог подойти; его окружали епископы и патриархи и прислуживали ему короли, герцоги и графы. Сказания о царстве «пресвитера Иоанна» проникли и в древнерусскую литературу. Васко де Гама, отправляясь в Индию, надеялся дойти до царства попа Ивана. В шекспировской комедии «Много шума из ничего» Бенедикт (д. II, сц. 1) берется принести мерку с ноги попа Ивана, лишь бы избегнуть разговора с злоязычной Беатриче. Упоминается «Поп Иван» и у Сервантеса в «Ревнивом Эстремадурце» (Назидательные новеллы, 8. II).
— Грудой в целый Вавилон. — Вавилоном Севилья называлась и на воровском жаргоне.
401. Корнадо — старинная мелкая монета: 204 корнадо составляли реал. Игра слов с «разъяренным быком» в подлиннике сложная, ибо corrido значит «разъяренный», a Corrida de toros «бой быков». Тут же еще одна игра слов: cornado по-испански значит также «рогатый».
403. Закраснелась как кумач. — В подлиннике: almagrar у echar a Estremo. Almagrar — окрасить кого-нибудь красным, ранить до крови. «Lectura», подкрепляя его многими текстами, делает примечание, что выражение это заимствовано у торговцев скотом, клеймивших (almagrar) его. Estremo — древнее название Эстремадуры (область на крайнем западе Испании), относящееся не к ее современной территории, а к степям, куда стада спускались на зиму с гор.
404. Муки смертные с собой. «Lectura» вставляет редондилыо, подчеркивающую характеристику ревности.
405. Ах, как это неприлично! — Дальше «Lectura» вставляет еще три редондильи: «А когда я излил душу кой-кому, мне отвечали и со смехом говорили: Ваши жалобы напрасны, пустяковое ведь дело, нечего вам тут бояться, и молчите, как то должно при дворе у них молчать. Вот так способ обхожденья, не бывало и в Содоме, чтоб другой сидел с невестой и поел все женихово».
407. Жизнь в обмане горше смерти. — В подлиннике игра слов: desenganos и engano.
414. Римлянок Эмилий или мстительных Лукреций. — Эмилия Терция (II век до н. э.) — бабка Гракхов, приводимая в образец супружеской верности. Лукреция (V век до н. э.) — по сказаниям, римлянка, покончившая самоубийством, будучи обесчещена сыпом царя Тарквиния Гордого. Здесь Тирсо опять вкладывает классические образы в уста простой крестьянки.
416. На тебе, краса, жениться. В «Lectura» после этого вставлены два стиха: «Видишь, как я выполняю свое обещание, и хотя об этом заговорило бы все королевство…»
418. Тибр. — В подлиннике — Тибар (Tibar), так и необъяснен-ный испанскими комментаторами.
419. Ночь, солнцу супостатка, дню супруга. — В «Lectura» следует строфа Фабьо: «К чему же, Изабелла, такая грусть в очах твоих и в сердце, когда любовь — один обман, и грусть лежит на дне ее всегда, когда смеющийся сегодня уж о несчастьях плачет через час».
420. Валенсия — столица одноименной испанской провинции" на реке Гвадалквивире. Освобождение Валенсии от владычества мавров приписывается полулегендарному Сиду и подробно воспевается в старинных романсах и хрониках. Об этом освобождении говорится неоднократно в «Крестьянке из Вальекас» Тирсо, действие которой частично происходит в, Валенсии.
421. Медея — волшебница, дочь царя Колхиды, помогавшая Язону и аргонавтам (см. примеч. к стр. 205) добыть Золотое Руно.
422. Птичек в гнездышках лелеет. — В «Lectura» после этой идет еще строфа:
Под этой соломенной крышей мне дали
Сердце крепче любого алмаза,
Но прихоть этого чудовища,
Которое ты видишь таким надменным,
Сделала так, что я стала настолько мягкой,
Что воск на солнце крепче и тверже.
Под «чудовищем» подразумевается море, выбросившее на берег дона Хуана.
— Европа (древнегреч. миф.) — дочь финикийского царя, похищенная Зевсом, который перевез ее через море, превратившись в быка.
423. Каплица — часовенка, алтарчик среди храма.
— Церковь в Севилье. Эта церковь по преданию находилась во францисканском монастыре, основанном Фердинандом III и сохранившемся до нового времени в виде руин.
425. Донья Аминта. — Аминта тоже величает себя доньей и вообще чванится (см. примеч. к стр. 269). В подлиннике непереводимая игра слов:
Tan bien enganada esta
Que se llama dona Aminta, —
«потому она так легко дала себя обмануть, что зовется доньей Аминтой». Aminta — по народной этимологии — нехитрая, доверчивая, наивная.
427. Внутренность жилища дона Хуана. — В подлиннике этой ремарки нет. По мнению переводчика, дело все же происходит не в доме Тенорьо, а тоже внутри монастыря.
428. Знать, отплывают, коли кушают. — В подлиннике игра на созвучии слов: camino (дорога) и corner (есть).
430. Нот с полу подымай — В ритмический пробел, следующий далее в «Internacional» (и в нашем издании), «Lectura» без примечаний вставляет следующие стихи: "Каталинон. Мою бабушку нашли мертвой и висящей как гроздь, и с тех пор идет молва, что ее душа бродит нераскаянной. Такой стук мне не по нутру. Дон Хуан. Кончай. Каталинон. Сеньор, вы ведь знаете, что я Каталинон. — Дон Хуан. Пойдешь? Каталинон. У кого ключи… и т. д.
— Это наши жертвы. — В подлиннике: forzadas — изнасилованные.
432. Святой Антон.-- В подлиннике: «святой Пафнутий, святой Антоний!»
433. Я нездоров. В подлиннике: huelo mal, что может значить или «плохо пахну», или «чую недоброе». Конечно, последнее.
— Каменному вы гостю. — Впервые проходят слова, являющиеся вторым заголовком пьесы.
441. Монастырь разутых. — Разутыми назывался орден кармелитов, один из нищенских монашеских орденов, основанный в XII веке в Палестине крестоносцами.
442. Триана — район Севильи, расположенный за рекой, по преданию основанный императором Траяном (53—117), родившимся в Испании и вошедшим в народный и книжный эпос романских народов.
443. С покрытой головой быть дуку краше. — Испанские гранды обладали правом не снимать головного убора в присутствии короля.
444. С наглостью своей испанской. — В переводе пропущено: «такой злосчастной для меня ночью».
448. Для дочери крестьянской. — В подлиннике Гасено с важностью величает дочь «доньей Аминтой» и не видит в ней «неровни» дону Хуану. Точно так же Санчо Панса («Дон Кихот», ч. II, гл. XXXVI) в письме к своей жене Тересе говорит, что после того как она стала важной дамой, она должна ездить в карете. Здесь, как он это делает не раз, Тирсо высмеивает претензии зажиточного испанского крестьянства (ср. Мольера).
451. Словно роза мне зарею показала лик румяный. — В подлиннике: «лицо, омытое кровью с молоком, как роза, которая на заре пробуждается и раскрывает листы».
455. Я умер. — В подлиннике красивая игра слов, основанная на различном употреблении глаголов ser (быть) и estar (находиться в известном состоянии). Каталинон. Estoy muerto (от страха). Дон Хуан. El muerto soy. Игра слов, к сожалению, совершенно не переводимая. Переводчик передает ее, ставя ударение на втором «я» и переставляя «умер».
457. Тарантул. — В подлиннике alacrân — скорпион, замененный для сохранения ассонансов.
465. Отнял все, что в этом мире было дорогого старцу. — В подлиннике: «два сокровища самых ценных» (дочь и честь).
— Мщенье неба справедливо. — Король, являющийся некиим deus ex machina и разрешающий узел пьесы — обычная для Тирсо и всего испанского театра фигура. В данной пьесе король отчасти участвует и в действии, и его образ праведного судьи вполне совпадает с воззрениями Тирсо.
- ↑ Этот актер, иди autor, как тогда говорили, поставил также «Осужденного за недостаток веры». О его жизни см. Котарело и Мори, «Тирсо де Молина», Мадрид, 1893. Он был одним из крупнейших постановщиков того времени и любимым автором Лопе де Вега.
- ↑ Испанский драматург школы Лопе де Вега (ум. 1669).
- ↑ Солисом переработана „Благочестивая Марта“ (см. комментарий к этой пьесе).
- ↑ Это странное искажение заглавия объясняется, вероятно, тем, что итальянцы или сама публика исковеркали его, поскольку французские Pierre (Пьер) и pierre (камень) передаются одним словом, а командира зовут Пьером (испан. Педро, итальян. Пьетро), сделав из него „Пир Пьера“, „Пир Каменного человека“. Это заглавие перенял и Мольер.
- ↑ Несомненно также влияние отдельных пьес Шекспира, а именно „Ричарда 111“ (ср. диалог между Ричардом и леди Анной Грей, с одной стороны, и доном Хуаном и донной Анной — с другой).