Сны (Полонский)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Полное собраніе стихотвореній — Сны
авторъ Яковъ Петровичъ Полонскій
Источникъ: Яковъ Петровичъ Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — СПб.: Изданіе А. Ф. Маркса, 1896. — Т. 1. — С. 315—327.

[315]
СНЫ.

I.

Затворены душныя ставни,
Одинъ я лежу, безъ огня;
Не жаль мнѣ ни яснаго солнца,
Ни Божьяго бѣлаго дня.

Мнѣ снилось: румяное солнце
Въ постели меня застаетъ,
Кидаетъ лучи по окошкамъ,
И молодость къ жизни зоветъ.

И странно, во снѣ мнѣ казалось,
Что будто, пригрѣтый лучомъ,
Лѣниво я голову поднялъ
И сталъ озираться кругомъ.

[316]


И вижу, толпа за толпою
Снуетъ мимо оконъ моихъ…
О, глупые люди! куда вы?,
Я думаю, глядя на нихъ.

И самъ наконецъ я за ними
Куда-то спѣшу изъ воротъ…
И жжетъ меня полдень, и пыльный
Кругомъ суетится народъ.

И ходятъ послушныя ноги,
И движутся руки мои,
Безъ мысли языкъ мой лепечетъ
И сердце болитъ безъ любви.

И вотъ ужъ гляжу я на западъ,
Усталою грудью дыша,—
Когда-то закатится солнце!
Когда-то проснется душа!

Проснулся: затворены ставни,
Одинъ я лежу, безъ огня;
Не жаль мнѣ ни яснаго солнца,
Ни Божьяго бѣлаго дня.

[317]


II.

Мнѣ снилось, легка и воздушна
Прошла она мимо окна;
И слышу я голосъ: мой милый!
Спѣши! я сегодня одна!..

Слова эти были такъ нѣжны
И такъ нетерпѣнья полны,
Что сердце мое встрепенулось,
Какъ птичка навстрѣчу весны.

И радостнымъ сердца движеньемъ
Себя разбудилъ я… увы!
Глядѣла въ окно мое полночь,
И слышались крики совы.

И долго лежалъ я; и дума
Была, какъ свинецъ, тяжела.
Неужели въ это окошко
Она меня громко звала!

Неужели въ это окошко
Другимъ я когда-то смотрѣлъ,—

[318]

Былъ вѣтренъ, и молодъ, и веселъ,
И многаго знать не хотѣлъ!..

III.

Ужъ утро! — но, Боже мой, гдѣ я?
Въ своемъ ли я нынче умѣ?
Вчера мнѣ казалось такъ живо,
Что я засыпаю въ тюрьмѣ,

Что кашляетъ сторожъ за дверью
И что за туманнымъ стекломъ
Луна изъ-за черной рѣшётки
Сіяетъ холоднымъ серпомъ;

Что мышка подкралась и скоблетъ
Ночникъ мой, потухшій въ углу,
И что все какая-то птичка
Съ надворья стучитъ по стеклу.

Ужъ утро! — но, Боже мой, гдѣ я?
Заснулъ я какъ будто въ тюрьмѣ,
Проснулся какъ будто свободный:
Въ своемъ ли я нынче умѣ?

[319]


IV.
Подсолнечное царство.

Клонитъ сонъ — стихи прощайте!
Погасай, моя свѣча.
Сплю — и слышу, будто гдѣ-то
Ходитъ маятникъ, стуча.

Ходитъ маятникъ, и, сонный,
Чтобъ догнать его скорѣй,
Какъ по воздуху, иду я
Вдаль за тридевять полей.

И хочу я въ тридесятомъ
Государствѣ кончить путь,
Чтобъ хоть тамъ свободнымъ словомъ
Облегчить больную грудь.

И я вижу въ тридесятомъ,
Государствѣ на часахъ
Сторожа стоятъ въ туманѣ
Съ самострѣлами въ рукахъ.

[320]


На мосту собака лаетъ,—
И въ испугѣ черезъ садъ
Я иду подъ сводъ какихъ-то
Фантастическихъ палатъ.

Узнаю родныя стѣны…
И тайкомъ иду въ покой,
Гдѣ подсолнечнаго царства
Царь лежитъ съ своей женой.

Котъ мурлычетъ на лежанкѣ;
Свѣтитъ лампа, — царь не спитъ,—
И сѣдая изъ подушекъ
Борода его торчитъ.

На глаза колпакъ напяливъ,
Шевелитъ онъ бородой,
И ведетъ такія рѣчи
Обо мнѣ съ своей женой.

— Сокрушилъ меня царевичъ,
Кто мнѣ что̀ ни говори,—
А, любя стихи да риѳмы,
Не годится онъ въ цари.

[321]


Я лишу его наслѣдства. —
А жена ему въ отвѣтъ:
— Будетъ, бѣдненькій, по царству
Онъ скитаться, какъ поэтъ.

— Но, сказалъ отецъ, дозволимъ
Мы за это, такъ и быть,
Нашей фрейлинѣ съ безумцемъ
Одиночество дѣлить;

У нея въ лицѣ любовью
Дышитъ каждая черта,
У него — въ стихахъ недаромъ
Все любовь, да красота.

— Но, отвѣтила царица,
Наша фрейлина горда
И отвергнутаго нами
Не полюбитъ никогда.

«Ахъ! «кричу я имъ», лишите
«Вы меня всего, всего…
«Все-то ваше царство врядъ ли
«Стоитъ сердца моего!

[322]


«Но ужель она, чьи очи
«Свѣтятъ раемъ, такъ горда,
«Что отвергнутаго вами
«Не полюбитъ никогда!»

V.
Тишь и мракъ.

Я спалъ — и гнетущаго страха
Волненье хотѣлъ превозмочь,—
И видѣлъ я сонъ, будто свѣтитъ
Какая-то странная ночь.

Дымясь, неподвижныя звѣзды
Въ эѳирѣ горятъ, какъ смола,
И запахомъ ладана сильно
Ночная пропитана мгла.

И мѣсяцъ холодный, какъ будто
Мертвецъ, посреди облаковъ
Стоитъ надъ долиной, покрытой
Рядами могильныхъ холмовъ.

Недвижно поникли деревья;
Далеко стоитъ тишина:

[323]

Природа какъ будто не дышитъ
Въ объятіяхъ мертваго сна.

И весь я вниманье, — и сердцемъ
Далеко я въ ночь уношусь,
И жду хоть единаго звука, —
И крикнуть хочу, и — боюсь!

И вдругъ, съ легкимъ трескомъ все небо
Подвинулось, — звѣзды текутъ,
И катится мѣсяцъ, какъ будто
На немъ гробъ тяжелый везутъ.

И темныя тучи печальнымъ
Надъ нимъ балдахиномъ висятъ,
И красныя звѣзды, какъ свѣчи
Повитыя крепомъ, горятъ.

И катится мѣсяцъ все дальше
И дальше въ бездонную ночь,
И звѣзды за нимъ въ безконечность
Уходятъ изъ глазъ моихъ прочь…

Ихъ слѣдъ, какъ дымокъ отъ фосфора,
Какъ облачко, въ черной дали

[324]

Расплылся, — и мракъ непроглядный
Одѣлъ мертвый черепъ земли.

И сталъ я блуждать въ этомъ мракѣ
Одинъ, какъ слѣпецъ. Не ночной,—
Могильный былъ мракъ, и повсюду
Была тишина и покой.

Такой былъ покой и такая
Была тишина, что — листокъ
Въ лѣсу покачнись или капля
Скатись, — я услышать бы могъ.

То весь замиралъ я и долго
Стоялъ неподвижно, то билъ
Я въ землю ногами, не видя
Ни ногъ, ни земли, то ходилъ,

Кружась, какъ помѣшанный, — падалъ,
Лежалъ, самъ съ собой говорилъ,
Вставалъ, щупалъ воздухъ руками
И вдругъ — чью-то руку схватилъ…

И мигомъ я понялъ, что это
Была не мужская рука:

[325]

У ней были нѣжные пальцы,
Она была стройно легка.

И такъ эту руку схватилъ я,
Какъ будто добычу поймалъ,—
И такъ я былъ радъ, что, казалось,
На время дышать пересталъ.

«Ага! не одинъ я, — не всѣ мы
Пропали!» я думалъ, «есть грудь
Другая, которая можетъ
И закричать, и вздохнуть».

О, кто ты?» шепталъ я, «хоть слово
«Скажи мнѣ, хоть слово! и мнѣ
«Оно будетъ музыкой въ этой
«Могильной, нѣмой тишинѣ…

«Откуда ты шла? Гдѣ застигла
«Тебя эта тьма? — Говори!
«Мнѣ звуки рѣчей твоихъ будутъ
«Сіяніемъ новой зари».

Молчанье, — молчанье; ни слова,
Ни вздоха… Одна лишь рука

[326]

Незримая руку мнѣ жала
И трепетала слегка.

Напрасно порывисто, жадно
Уста я устами ловилъ,
Напрасно лобзалъ ее въ очи
И плечи слезами кропилъ.

Она предавала все тѣло
Мучительнымъ ласкамъ моимъ,
А я, — я шепталъ: «умоляю,
Порадуй хоть словомъ однимъ».

Молчанье, молчанье — и вотъ ужъ
Я самъ пересталъ говорить,
И помню, во снѣ, какъ безумецъ,
Готовъ былъ ее укусить!

Но въ эту минуту, рванувшись,
Какъ змѣй ускользнула она,
И стало опять: мракъ во мракѣ
И въ тишинѣ — тишина…

Съ простертыми долго руками
Ходилъ я, рыдая, стеня,

[327]

Шатаясь — и тьму обнималъ я,
И тьма обнимала меня.

Споткнувшись на что-то, я поднялъ
Какую-то книгу, — раскрылъ
Страницы и легъ съ ней на землю,
И лбомъ къ ней припалъ, — и застылъ.

Изъ книги, мнѣ чудилось, буквы
Всплывали, — и ярче огня
Сверкали и въ жгучія строки
Слагались въ мозгу у меня.

И страшныя мысли читалъ я
Въ невидимой книгѣ, — какъ вдругъ
На словѣ «проклятье» очнулся —
И оглянулся вокругъ.—

О, Боже мой! гдѣ я!! — Сквозь щели
Затворенныхъ ставень сквозятъ
Лучи золотые! то солнца
Глаза золотые глядятъ.

Глядятъ и смѣются, — и сердце
Очнулось и, жизни привѣтъ
Почуя, взыграло, какъ будто
Впервые увидѣло свѣтъ…