по слѣдующему случаю. Будучи на 5-мъ курсѣ, я получилъ разъ отъ проф. Пикулина (онъ былъ женатъ на сестрѣ С. П. Боткина и зналъ обо мнѣ, конечно, отъ послѣдняго) приглашеніе къ нему на вечеръ, гдѣ между гостями были проф. Минъ и тогдашній издатель «Московскихъ Вѣдомостей» Евгеній Коршъ (отецъ теперешняго академика). На этомъ вечерѣ велись жаркіе психологическіе споры. Минъ былъ послѣдователемъ энциклопедистовъ и доходилъ до того, что считалъ психику родящейся изъ головного мозга такимъ же образомъ, какъ желчь родится изъ печени; а Евгеній Коршъ и я были защитниками идеализма.
Однако увлеченія философскимъ идеализмомъ не спасли меня отъ увлеченія въ матеріальную сторону. Змѣемъ искусителемъ для Дм. Визара и меня былъ Аполлонъ Григорьевъ. Добрый, умный и простой въ сущности человѣкъ, несмотря на нѣсколько театральную замашку мефистофельствовать, съ несравненно бо́льшимъ литературнымъ образованіемъ, чѣмъ мы, студенты, живой и увлекающийся въ спорахъ, онъ вносилъ въ воскресные вечера Визаровъ много оживленія своей нервной, бойкой рѣчью и не могъ не нравиться намъ, тѣмъ болѣе, что, будучи много старше насъ лѣтами, держалъ себя съ нами по-товарищески, безъ всякихъ притязаній. Какимъ онъ былъ въ своихъ писаніяхъ, сотрудничая въ «Москвитянинѣ», я не знаю, но на вечерахъ у Визаровъ онъ не являлся ни врагомъ западниковъ, ни отъявленнымъ славянофиломъ, поклонялся лишь нравственнымъ доблестямъ русскаго народа и любилъ даже декламировать нѣкоторые соотвѣтственные стихи Некрасова, часто удивляясь, какъ могъ онъ писать такія прелестныя вещи при его внутреннемъ содержаніи. Преимущественно же носился съ своимъ пріятелемъ Островскимъ, считая его восходящею яркою звѣздою русскаго театра. Въ годъ, когда Островскій только что написалъ «Бѣдность не порокъ», онъ читалъ свое произведеніе, еще въ рукописи, въ домѣ отца Григорьева, куда и мы были приглашены Аполлономъ. Онъ же устроилъ въ квартирѣ Визаровъ (домъ Жемочкина, близъ Донского монастыря), съ очень большой залой, домашній спектакль «Горе отъ ума». Въ этомъ спектаклѣ самъ игралъ роль Фамусова и Загорѣцкаго; Чацкимъ былъ Алмазовъ, Софьей — жена Григорьева, Елизавета Ѳедоровна, урожденная Коршъ, Лизой — старшая сестра Визаръ, Молчалинымъ — Дм. Визаръ, а я — Скалозубомъ.
Всѣ эти любезности относились къ одной изъ дамъ Визаровскаго кружка, къ которой Григорьевъ былъ неравнодушенъ. Въ ея обществѣ онъ былъ всегда трезвъ и изображалъ изъ себя умнаго, нѣсколько разочарованнаго молодого человѣка, а въ мужской мо-
