ся европейцы, попавшіе въ Нагойю, но что меня привели, вмѣсто европейской, на японскую половину гостинницы. Въ концѣ всѣхъ этихъ мытарствъ мнѣ отвели комнату, въ которой стояла гигантская кровать съ чистымъ бѣльемъ, столикъ и умывальникъ; раздвижныя стѣны ея были открыты, и внѣшній холодъ свободно врывался въ нее черезъ корридоръ. Мечты о каминѣ остались мечтами; пришлось удовольствоваться хибачемъ. Черезъ полчаса меня позвали ужинать. Въ столовой былъ настоящій столъ, стулья, чистое столовое бѣлье, европейскіе приборы, и, представьте мое изумленіе, электрическое освѣщеніе: надъ столомъ висѣли три Эддиссоновскія лампочки въ хорошенькихъ абажурахъ и освѣщали насъ своимъ мягкимъ свѣтомъ. Конечно, электрическій свѣтъ — вещь прекрасная; но я бы предпочла въ данную минуту пылающій каминъ, или, еще лучше, простую русскую печь, при самой простой заурядной лампѣ. Ужинъ былъ сносный и, главное, горячій. Мой новый знакомый, котораго я сначала было приняла за какую-то подозрительную личность, оказался профессоромъ нѣмецкой литературы въ Токіоскомъ университетѣ. Профессоръ очень обрадовался, когда на свой вопросъ: говорю ли я по-нѣмецки („такъ какъ русскія дамы говорятъ на всѣхъ языкахъ“), получилъ утвердительный отвѣтъ. Англійскій языкъ былъ тотчасъ оставленъ и въ японской столовой, освѣщенной американскими лампочками, полилась нѣмецкая рѣчь; согрѣтые теплымъ ужиномъ, мы долго толковали о дѣлахъ Японіи, о жизни европейцевъ въ ея столицѣ, объ ихъ кружкахъ и пр. Профессоръ воспользовался двухнедѣльнымъ отпускомъ по поводу Рождественскихъ праздниковъ и поѣхалъ посмотрѣть югъ острова съ его замѣчательными храмами. Много интереснаго разсказалъ мнѣ этотъ случайный знакомый о Токіо, о Новой Японіи, о характерѣ учащейся молодежи страны, о мѣстномъ ученомъ нѣмецкомъ ферейнѣ, въ которомъ имѣется больше 30-ти членовъ и въ которомъ разъ въ мѣсяцъ читаются рефераты по различнымъ вопросамъ японской исторіи, культуры, искусства, и проч. Но самое интересное для меня лично было то, что мой собесѣдникъ прекрасно говорилъ по-янонски и предложилъ мнѣ совмѣстно осмотрѣть городъ съ его достопримѣчательностями. Какъ чудно, однако, спится въ холодной комнатѣ! Да и усталость, вѣрно, сдѣлала свое дѣло. На другой день я осмотрѣла гостиницу, которая оказалась такимъ же учрежденіемъ, какъ и всѣ подобнаго сорта заведенія въ другихъ японскихъ городахъ: рядъ пустыхъ номеровъ, довольно сносно обставленныхъ, большая столовая и гостиная, съ круглымъ столомъ и альбомами, словомъ, все, что, по понятіямъ хозяина, было нужно его европейскимъ посѣтителямъ. Лѣтомъ здѣсь, вѣроятно, очень недурно; но теперь во всемъ домѣ царствовалъ страшный холодъ, а при холодѣ даже самая уютная обстановка теряетъ свою прелесть. Тотчасъ
