трава растетъ тамъ на равнинахъ! Чудеснаго оливковаго цвѣта! Сколько тамъ антилопъ и страусовъ! Антилопы плясали, а страусы бѣгали со мной на перегонки, да я побыстрѣе ихъ на ногу! Я доходилъ и до желтыхъ песковъ пустыни; она похожа на морское дно. Тамъ настигъ я караванъ. Люди зарѣзали послѣдняго своего верблюда, чтобы изъ его желудка добыть воды для питья, да немногимъ пришлось имъ поживиться! Солнце пекло ихъ сверху, а песокъ поджаривалъ снизу. Конца не было безграничной пустынѣ! А я принялся валяться по мелкому, мягкому песку и крутить его огромными столбами; вотъ такъ пляска пошла! Посмотрѣла бы ты, какъ столпились въ кучу дромадеры,[1] а купцы накинули на головы капюшоны и попадали передо мной ницъ, точно передъ своимъ Аллахомъ. Теперь всѣ они погребены подъ высокой пирамидой изъ песку. Если мнѣ когда-нибудь вздумается смести ее прочь, солнце выбѣлитъ ихъ кости, и другіе путники по крайней мѣрѣ увидятъ, что тутъ бывали люди, а то трудно и повѣрить этому, глядя на голую, нѣмую пустыню!
— Ты, значитъ, только и дѣлалъ одно зло!—сказала мать.—Маршъ въ мѣшокъ!
И не успѣлъ Южный вѣтеръ опомниться, какъ мать схватила его за поясъ и упрятала въ мѣшокъ; онъ было принялся кататься въ мѣшкѣ по полу, но она усѣлась на него, и ему пришлось лежать смирно.
— Бойкіе же у тебя сыновья!—сказалъ принцъ.
— Ничего себѣ!—отвѣчала она.—Да я умѣю управляться съ ними! А вотъ и четвертый!
Это былъ Восточный вѣтеръ, одѣтый китайцемъ.
— А, ты оттуда!—сказала мать.—Я думала, что ты былъ въ Райскомъ саду.
— Туда я полечу только завтра!—сказалъ Восточный вѣтеръ.—Завтра будетъ, вѣдь, ровно сто лѣтъ, какъ я не былъ тамъ! Теперь же я прямо изъ Китая, плясалъ тамъ на форфоровой башнѣ,[2] такъ что всѣ колокольчики звенѣли! Внизу, на улицѣ, наказывали чиновниковъ; бамбуковыя трости такъ и гуляли у нихъ по плечамъ, а это все были мандарины[3] отъ первой до девятой степени! Они кричали: „Великое спасибо тебѣ, отецъ и благодѣтель!“—про себя же думали совсѣмъ другое. А я въ это время звонилъ въ колокольчики и припѣвалъ: тзингъ, тзангъ, тзу!
- ↑ Дромадер — одногорбый верблюд. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Фарфоровая башня — па́года буддийского храма в Нанкине, Китай. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Мандарин — название чиновников в имперском феодальном Китае. (прим. редактора Викитеки)
трава растёт там на равнинах! Чудесного оливкового цвета! Сколько там антилоп и страусов! Антилопы плясали, а страусы бегали со мной наперегонки, да я побыстрее их на ногу! Я доходил и до жёлтых песков пустыни; она похожа на морское дно. Там настиг я караван. Люди зарезали последнего своего верблюда, чтобы из его желудка добыть воды для питья, да немногим пришлось им поживиться! Солнце пекло их сверху, а песок поджаривал снизу. Конца не было безграничной пустыне! А я принялся валяться по мелкому, мягкому песку и крутить его огромными столбами; вот так пляска пошла! Посмотрела бы ты, как столпились в кучу дромадеры,[1] а купцы накинули на головы капюшоны и попадали передо мной ниц, точно перед своим Аллахом. Теперь все они погребены под высокой пирамидой из песку. Если мне когда-нибудь вздумается смести её прочь, солнце выбелит их кости, и другие путники по крайней мере увидят, что тут бывали люди, а то трудно и поверить этому, глядя на голую, немую пустыню!
— Ты, значит, только и делал одно зло! — сказала мать. — Марш в мешок!
И не успел Южный ветер опомниться, как мать схватила его за пояс и упрятала в мешок; он было принялся кататься в мешке по полу, но она уселась на него, и ему пришлось лежать смирно.
— Бойкие же у тебя сыновья! — сказал принц.
— Ничего себе! — отвечала она. — Да я умею управляться с ними! А вот и четвертый!
Это был Восточный ветер, одетый китайцем.
— А, ты оттуда! — сказала мать. — Я думала, что ты был в Райском саду.
— Туда я полечу только завтра! — сказал Восточный ветер. — Завтра будет, ведь, ровно сто лет, как я не был там! Теперь же я прямо из Китая, плясал там на фарфоровой башне,[2] так что все колокольчики звенели! Внизу, на улице, наказывали чиновников; бамбуковые трости так и гуляли у них по плечам, а это всё были мандарины[3] от первой до девятой степени! Они кричали: «Великое спасибо тебе, отец и благодетель!» — про себя же думали совсем другое. А я в это время звонил в колокольчики и припевал: тзинг, тзанг, тзу!