„Нѣтъ обмана, предъ которымъ она бы остановилась. Она должна родить. Можетъ быть, болѣзнь родовъ. Но какая же ихъ цѣль? Узаконить ребенка, компрометировать меня и помѣшать разводу, — думалъ онъ. — Но что-то тамъ сказано: „умираю…“ — Онъ перечелъ телеграмму, и вдругъ прямой смыслъ того, что было сказано въ ней, поразилъ его. — А если это правда? — сказалъ онъ себѣ. — Если правда, что въ минуту страданій и близости смерти она искренно раскаивается, и я, принявъ это за обманъ, откажусь пріѣхать? Это будетъ не только жестоко и всѣ осудятъ меня, но это будетъ глупо съ моей стороны“.
— Петръ, останови карету. Я ѣду въ Петербургъ, — сказалъ онъ лакею.
Алексѣй Александровичъ рѣшилъ, что поѣдетъ въ Петербургъ и увидитъ жену. Если ея болѣзнь есть обманъ, то онъ промолчитъ и уѣдетъ. Если она дѣйствительно больна при смерти и желаетъ его видѣть предъ смертью, то онъ проститъ ее, если застанетъ въ живыхъ, и отдастъ послѣдній долгъ, если пріѣдетъ слишкомъ поздно.
Всю дорогу онъ не думалъ больше о томъ, что ему дѣлать.
Съ чувствомъ усталости и нечистоты, производимымъ ночью въ вагонѣ, въ раннемъ туманѣ Петербурга Алексѣй Александровичъ ѣхалъ по пустынному Невскому и глядѣлъ предъ собою, не думая о томъ, что ожидало его. Онъ не могъ думать объ этомъ, потому что, представляя себѣ то, что будетъ, онъ не могъ отогнать предположенія о томъ, что смерть ея развяжетъ сразу всю трудность его положенія. Хлѣбники, лавки запертыя, ночные извозчики, дворники, метущіе тротуары, мелькали въ его глазахъ, и онъ наблюдалъ все это, стараясь заглушить въ себѣ мысль о томъ, что ожидаетъ его и чего онъ не смѣетъ желать и все-таки желаетъ. Онъ подъѣхалъ къ крыльцу. Извозчикъ и карета со спящимъ кучеромъ стояли у подъѣзда. Входя въ сѣни, Алексѣй Александровичъ какъ бы досталъ изъ дальняго угла своего мозга рѣшеніе и справился
