разделялись на формальные и неформальные или на такие, когда требовалось изъявления воли в известной, законом определенной форме, напр., посредством произнесения непременно известных слов, или выражения воли непременно на письме, или же еще при участии свидетелей, нотариуса и проч., и такие, когда законом никакой формы для изъявления воли установлено не было, и она могла быть выражена в каком угодно виде посредством слов, знаков, или письма. Нельзя, кажется, не признать, что и у нас способы прямого выражения воли также могут быть разделяемы на формальные и неформальные, по крайней мере, поскольку дело касается выражения воли на письме, вследствие того, что для словесного обнаружения воли у нас действительно никаких определенных форм законом не установлено; что же касается письменной формы выражения воли, или актов, то таковые вполне могут быть разделяемы на формальные, для выражения которых законом установлены известные формы, и неформальные, формы выражения которых предоставлены на усмотрение сторон. По мнению Васьковского, по нашему закону, напротив, к неформальным актам следует относить только те, совершение которых закон допускает любыми способами, т. е. как письменно, так и словесно, а затем, все остальные акты, совершение которых закон требует непременно на письме, следует разделять на две категории — на просто письменные и крепостные, подлежащие утверждению старшего нотариуса (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 124). Разделение это на самом деле представляется однако же, не точным, вследствие того, что такие письменные акты, для совершения которых законом никакой определенной формы не установлено, вполне могут быть характеризуемы как акты неформальные, подобно таким словесным соглашением, для совершения которых закон также никакой формы не указывает, между тем, как с другой стороны, и к категории актов формальных по нашему закону должны быть причисляемы, не одни только акты, подлежащие совершению при участии власти или нотариальных учреждений, как акты крепостные, нотариальные и явочные, но и некоторые акты домашние, для которых законом установлены известные обязательные формы их совершения, как, напр., домашние духовные завещания. Вообще у нас вопрос о степени обязательности изъявления воли в тех или других случаях в той или иной форме значительно усложняется массой частных постановлений нашего закона, предписывающих совершение тех или других отдельных сделок в известной форме и не указывающих в то же время во многих его постановлениях последствий отступления от этих предписаний, или последствий совершения тех или других сделок не в форме, ими предписанной, напр., на словах, вместо совершения на письме, или хотя и на письме, но порядком домашним, а не нотариальным и проч.
Вопрос этот представляется настолько сложным и серьезным, что на рассмотрении его останавливались весьма многие из наших цивилистов, подвергших его уже более или менее настолько обстоятельной и подробной разработке, что нам остается только воспользоваться их трудами в видах его разрешения. Так, уже Мейер, говоря о разделении форм сделок по нашему закону на обязательные и произвольные, каковое разделение совершенно соответствует разделению права римского на формальные и неформальные, утверждает, что обязательной представляется форма сделки в тем случае, когда форма составляет корпус сделки в том смысле, что вне этой формы сделка не существует, а произвольной в том случае, когда форма сделки имеет значение только ее удостоверения или свидетельства и когда она, и не будучи облечена в эту форму, существует и может быть доказана другими данными (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 172—173). Далее этих объяснений значения формы сделок в различных случаях Мейер,
