жать невозможное — возможнымъ; и вотъ огненный мечъ поразилъ нечестивцевъ, изгнавъ ихъ изъ рая, богато воздѣланнаго культурой многихъ тысячелѣтій.
Наконецъ, взяться за дѣло удалось съ надлежащаго конца: изучить языкъ, исторію, неустойчивыя географическія очертанія и общественный строй индусскаго народа, и тѣмъ самымъ создать матеріальныя условія, необходимыя для истиннаго уразумѣнія. Чтобы знаніе индусской жизни могло намъ дать такія же выгоды, какія мы получили отъ эллинской, необходимо было прежде всего установить съ этой жизнью такое же тѣсное общеніе: подойти ближе къ странѣ и къ ея жителямъ. Это сближеніе было дѣломъ индологіи прошлаго столѣтія.
Наука, по справедливому замѣчанію Гете, только какъ таковая, не имѣетъ сама по себѣ никакой творчески-зарождающей силы; ‘.ею* лишь кормятся люди науки:
Но вамъ живого не создать,
Живое жизнь лишь можетъ дать.
Самымъ характернымъ для нашей индологіи, на протяженіи всего XIX вѣка, является именно то, что она, рожденная вдохновеніемъ, ни разу не утратила этой внутренней живой силы. Она никогда не была мертвой филологіей, увязшей въ бездушномъ любованіи суффиксами и префиксами. Разумѣется, только очень немногіе изъ ея адептовъ отдавали себѣ ясный отчетъ въ томъ, какое культурное значеніе имѣла совершаемая ими работа; въ нашихъ поступкахъ безсознательное играетъ большую роль; такъ и мы, непосвященные, поскольку въ нашихъ средствахъ было углубиться въ эту область, чувствовали болѣе учащенное біеніе пульса, чѣмъ при какой-
жать невозможное — возможным; и вот огненный меч поразил нечестивцев, изгнав их из рая, богато возделанного культурой многих тысячелетий.
Наконец, взяться за дело удалось с надлежащего конца: изучить язык, историю, неустойчивые географические очертания и общественный строй индусского народа, и тем самым создать материальные условия, необходимые для истинного уразумения. Чтобы знание индусской жизни могло нам дать такие же выгоды, какие мы получили от эллинской, необходимо было прежде всего установить с этой жизнью такое же тесное общение: подойти ближе к стране и к её жителям. Это сближение было делом индологии прошлого столетия.
Наука, по справедливому замечанию Гете, только как таковая, не имеет сама по себе никакой творчески-зарождающей силы; ‘.ею* лишь кормятся люди науки:
Но вам живого не создать,
Живое жизнь лишь может дать.
Самым характерным для нашей индологии, на протяжении всего XIX века, является именно то, что она, рожденная вдохновением, ни разу не утратила этой внутренней живой силы. Она никогда не была мертвой филологией, увязшей в бездушном любовании суффиксами и префиксами. Разумеется, только очень немногие из её адептов отдавали себе ясный отчет в том, какое культурное значение имела совершаемая ими работа; в наших поступках бессознательное играет большую роль; так и мы, непосвященные, поскольку в наших средствах было углубиться в эту область, чувствовали более учащенное биение пульса, чем при какой-
