или специально-военные (образование офицерского запаса). Сенат Петра носит на себе такой четкий отпечаток торгового капитализма, какого только можно потребовать.
В эпоху Петра Б. в России не только принимает западно-европейскую форму, но и поднимается почти до такого же пафоса, какой мы находим в эту эпоху па Западе.
В регламенте о полиции (1721) мы читаем: «полиция способствует в нравах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу; чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей; города и в них улицы регулярно сочиняет, препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном в жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения; призирает нищих, бедных, больных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных; по заповедям божиим воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце же под всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобства».
Эта «поэзия» Б. скрывала собою грязную и жестокую прозу «первоначального накопления», к-рому Б. служила. Тем, кто любит сравнивать революционную (по форме она была таковой) ломку Петра с разгромом старого режима нашей революцией, не мешает почаще вспоминать, что революция повысила благосостояние широких масс, и это нашло себе наглядное выражение в понижении смертности, тогда как «революция» Петра страшно понизила это благосостояние и повела к колоссальному увеличению смертности и уменьшению населения почти на 20%. Реформа Петра была вполне аналогичной западному «просвещенному деспотизму» попыткой более рационально эксплоптировать народный труд на пользу зарождавшемуся капитализму. Отсюда и попытки рационального устройства государственного управления (проекты, отчасти осуществленные, Фика, Любераса и др.); лейбницевское сравнение государства с часовым механизмом очень нравилось Петру, — и он посылал особых агентов разузнавать, как устроена та или другая отрасль администрации в той или другой стране,"чтобы, если нужно, перенять и завести у себя (так были скопированы с заграничного образца фискалы). Но размах рус. капитализма начала 18 в. был шире того, что он мог захватить, и от заведенного Петром «часового механизма» скоро осталось почти так же мало, как от петровских фабрик. Остались часто одни названия и внешние формы, или то, что в сущности тормазило развитие Б., каковы коллегии (см.), затушевывавшие личную ответственность.
Практически, рус. режим 18 в. был более вотчинным, чем прусский или австрийскийтой же эпохи. Попытка путем табели о рангах (1722) создать твердую иерархию бюрократических должностей была сорвана вотчинными традициями без всякого труда. Даже среднее дворянство легко перескакивало низшие ступеньки табели, записывая детей в службу с пеленок; чины им шли регулярно, и к совершеннолетию они часто бывали уже «штаб-офицерами».
А для придворной знати мерилом всех вещей была личная близость к императору или — в 18 в. — чаще к императрице. Попавший в «случай» корнет становился выше всяких тайных и действительных тайных советников, к-рые иной раз целовали корнету руку. Любимый камердинер Павла I, Кутайсов, почти моментально стал действительным тайным советником и андреевским кавалером, а па нескромный вопрос Суворова, какой службой он этого достиг, должен был скромно ответить, что он «брил его величество».
Б. 18 — го века больше, т. о., походила на свою предшественницу 17 — го, чем на то, что рисовалось Петру. Остановка в ее развитии была точным отражением остановки в развитии рус. капитализма в первые десятилетия после Петра. Как только экономика начинает двигаться вперед более ускоренным темпом, это сейчас же сказывается новым подъемом Б. Таких подъемов после-петровская Б. знает два. Первый — как раз в конце 18 и в начале 19 вв., в эпоху Павла — Александра I, отмеченную новым размахом русского торгового капитализма (образование мирового хлебного рынка и превращение России в «житницу Европы») и возникновением крупной машинной индустрии. Наиболее видная фигура русской Б. этой эпохи, Сперанский, снова выдвинувший ряд проектов осчастливления России путем переделки административного механизма и очень осторожно поставивший вопрос о ликвидации крепостного права, вращался в кругу крупной петербургской буржуазии, считал управление «мануфактурами», т. е. министерство промышленности, одним из основных государственных ведомств и был во внешней политике сторонником Франции и противником Англии, главного конкурента нарождавшегося рус. промышленного капитала, что и послужило основной причиной опалы Сперанского перед войной 1812. Царствование Николая I было почти таким же расцветом русской Б., как и петровское, что тесно связано с расцветом рус. промышленности, в это время, отчасти, начавшей уже определять своими интересами внешнюю политику царизма. Довереннейший статс-секретарь Николая, Корф, был учеником и почитателем Сперанского; «начальник штаба по крестьянской части» Николая, Киселев, весьма напоминает прусских бюрократических реформаторов предшествующего периода. Через николаевскую Б. идет, т. о., непрерывная нить от эпохи Сперанского к новому подъему рус. Б. — знаменитым «реформам 60 — х годов», когда и ликвидация крепостного права, и земское «самоуправление», и новые суды были проведены чисто бюрократическим путем, к чрезвычайному озлоблению
