растерявшимся вперед неожиданно нахлынувшими событиями, Николай по-своему отлично использовал роковой для многих его западно-европейских коллег переворот. Реакции в Центральной Европе не на кого было опереться, кроме него. На Пруссию он давил моральной силой лавины русских штыков, вот-вот готовых обрушиться с польского плацдарма; в Австрии угроза уже материализовалась, и знаменитую телеграмму Паскевича: «Венгрия у ног вашего императорского величества», без искажения можно было перевести:«Австрия у ног вашего императорского величества». «Спасенную» им империю Николай готов был рассматривать как нового рус. вассала: «когда я говорю Россия, я говорю также и Австрия», пояснял он англ. послу во время их роковой беседы накануне Крымской войны. Со спасителем буржуазной республики во Франции от социализма, Кавеньяком, у него установились прямо дружеские отношения; правда, тут у Николая оказался первый просчет: на президентских выборах прошел не Кавеньяк, кандидат рус. царя, а Людовик Наполеон, к-рого Николай, как теперь стало известно, мог купить, и за очень сходную цену, но пренебрег этим во имя верности Кавеньяку.
Тем не менее, и отношения к будущему Наполеону III казались не очень плохими, во всяком случае, были лучше, чем к Луи Филиппу перед 48 г. В Англии у власти опять был Эбердин, к-рого Николай имел все основания считать своим личным другом. Словом, для осуществления заветной мечты отношения складывались как на заказ. Ошибка Николая была в том, что он всю свою политику строил на личных отношениях. Привыкнув не считаться со слабым общественным мнением в России, он был убежден, что, раз министры и государи столковались, дело сделано; что его зап. контрагенты не так всемогущи, как рус. царь у себя дома, он мог бы убедиться на примере Кавеньяка, но урок не был использован. А, между тем, планы царя на Ближнем Востоке шли круто наперерез интересам как англ., так и франц. и даже герм. буржуазии. Австрия и юж. Германия вообще, уже в 18 в. дорожившие свободой плавания по Дунаю, теперь, когда они упирались в устьях этой реки в рус. тупик, когда, с другой стороны, на Дунае стало развиваться пароходство, вдвойне тяжело чувствовали свою зависимость от Николая и с удвоенной энергией стремились от нее избавиться. Всякий, кто пообещал бы освобождение Дуная от русской опеки, нашел бы на венской бирже союзников, а разоренное революцией австр. правительство слишком зависело от биржи, чтобы игнорировать ее настроения, даже если бы предположить, что это правительство, в пылу благодарности за подавление революции, совершенно забыло все старые счеты Габсбургов с Романовыми на Балканах. Но Австрия, хотя и не на стороне Николая, все же не была и самостоятельной силой — война с Россией грозила бы ей теперь слишком большими опасностями.
Гораздо хуже для Николая было то, что его друзья в Лондоне бессильны были ему помочь, потому что их хозяин, англ. капитализм, менее всего желал дружить с рус. ца 332
рем. Превращение Англии в чисто промышленную страну в первой половине 19 века перевернуло всю систему англ. интересов на Востоке; еще в 1830 — х гг. на первом плане здесь была защита подступов к Индии, почему Пальмерстон и удовольствовался тогда тем, что запер черноморский флот Николая, как в консервной коробке; Черное море само по себе Англию еще не интересовало. Всего 10 лет спустя картина резко изменилась; англ. ввоз в Турцию увеличился в 2г/2 раза (с 1, 4 до 3, 5 млн. ф. ст.). Местное кустарное ткачество, работавшее в 18 веке даже на вывоз, быстро вытеснялось продуктами европейских фабрик: Алеппо, в начале столетия вывозившее тканей на 100 млн. фр., вывозило теперь на 7—8 млн. Турок и араб стали одеваться в ткани фабричного производства, и являлся вопрос: у кого они будут их покупать? Промышленный капитализм начал уже развиваться и в России, и если, благодаря низкой производительности труда, русские ткани обходились дороже, то география и политика были на их стороне: доставить рус. товары по речным артериям на берега Черного моря было легче, нежели вести их туда из Манчестера; правительство же Николая уже в 30 — х годах сознательно ставило своею задачей «прслагать оружием пути торговле русской на Востоке», и на персидском рынке рус. текстильные фабрики уже господствовали почти монопольно. Если мы прибавим к этому, что, наряду с англ., хотя и на втором после них месте, на Восток начинали итти и франц. товары и что товары английские часто попадали в Турцию на франц. судах (французы тогда опережали англичан в развитии парового транспорта на Средиземном море), то нам станет ясна экономическая база складывавшейся против Николая, но им не замечавшейся, коалиции.
Повод для столкновения нашелся мелкий и случайный, при чем обе стороны его намеренно раздували, одна — потому, что никак не ожидала, что из этого может выйти война, другая — потому, что этой войны желала.
Стремясь вознаградить католическую церковь за успешное одурачивание франц. крестьян в пользу восстановления империи, Наполеон III начал усиленно отстаивать старинные привилегии католических монахов в Палестине, в ущерб монахам православным. Русское правительство поспешило вступиться за последних, имело дипломатический успех, и этот успех был его гибелью.
Николай решил, что наступил момент реализации его великого плана. Турции были предъявлены условия, к-рых она не могла бы принять даже, если бы русские стояли на берегах Босфора (право «покровительства», которое имел рус. царь по отношению к Молдавии, Валахии и Сербии, должно было распространиться на всех христианских подданных султана, т. е. 66лыпая часть населения Оттоманской империи должна была зависеть не от Константинополя, а от Петербурга), а когда она, как и можно было ожидать, ответила отказом, Николай, в виде репрессии и меры понуждения, занял рус. войсками Молдавию и Валахию. Верный своей дружбе с англ. консерваторами, он доверчиво посвятил в свои планы лондонский
