подражание к-рому сложились эти рассказы и были отнесены к Иисусу. Евангелисты хотели изобразить И. X. таким, в чьей личности, деяниях и судьбе были бы соединены те черты, к-рые приписывались на основании предсказаний пророков и т. д. образу мессии в представлении того времени.
Установив все это, Штраус затем остановился на полдороге: он удержал историчность И. X. и не указал, что же из евангельских рассказов о нем он считает историческим, надежным и что мифологическим. Он отметил только, что И. X. повидимому производил «сильное впечатление» на окружающих, почему они перенесли на него идею мессии и окружили его имя цепью своих религиозных вымыслов — мифов.
Дальнейший вывод сделал другой левогегельянец Бруно Бауэр (см.). Выступив вначале против книги Штрауса в защиту надежности новозаветных рассказов об Иисусе Христе, Б. Бауэр затем, под влиянием самостоятельного углубленного изучения всей новозаветной литературы, резко переменил свои взгляды и пошел дальше Штрауса.
В своих капитальных трудах «Критика евангельской истории Иоанна» и «Критика евангельской истории синоптиков» (1840—42), за которыми затем последовали «Критика деяний апостолов» и «Критика Павловых посланий» (1850—52), Бауэр на основании кропотливейшего анализа соответствующих новозаветных произведений установил, что все они не заслуживают ни малейшего доверия, что все их рассказы об И. X. и апостолах — тенденциозные мифы, вымыслы их авторов и изображают лишь социальную обстановку жизни и чаяний раннехристианских общин. В последующих, итоговых, заключительных своих трудах — «Критика евангелий» (1850—51), «Филон, Штраус, Ренан и первохристианство» (1874) и «Христос и цезари» (1877) — Бауэр дал ответ на вопросы, — кто же был И. X. и как возникло христианство.
Христианство, по нему, возникло в Александрии и в Риме как протест обездоленной бедноты против гнета римского государства и его деспотического строя, к-рые толкали эту бедноту на поиски спасения в «царстве небесном» и в вере в мессию-спасителя. Многое дали христианству также философские учения Филона и Сенеки, особенно в выработке образа «богочеловека» и «логоса». Сам И. X. в происхождении христианства не принимал и не мог принимать никакого непосредственного участия, так как он — личность неисторическая, вымышленная, мифическая. Таким образом Бауэр, не в пример половинчатому Штраусу, решительно отверг историчность И. X. и стал в ряды мифологической школы, возбудив к себе ярую ненависть со стороны своих бывших соратников-теологов. Всю эту критическую работу Бауэра по вопросам христианства высоко ценил Ф. Энгельс, отметивший это в его некрологе в 1882 (см. Ф. Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство).
Критические труды тюбингенцев, Штрауса.
Бауэра взбудоражили всю протестантскую, католическую и православную ортодоксию, почувствовавшую, что ее карты биты и что в противовес «разрушителям» христианства и образа И. X. надо выдвинуть какого-нибудь нового, более приемлемого и авторитетного автора. Таковым, подходящим для нее, оказался французский академик Э. Ренан (см.), выступивший в 1863 cq своей «Жизнью Иисуса».Книга эта никакой научной ценности не имеет и представляет собою скорее роман, чем критическое исследование. Автор ее слепо следует евангельским рассказам, обходит встречающиеся здесь противоречия и исторические несуразности, фантазирует и рисует приторнослащавый, сентиментальный образ «исторического» И. X. как друга бедных и любимца женщин. Легко и занимательно написанная, снабженная богатым мнимонаучным аппаратом, книга эта имела большой успех у обывательски настроенной публики и была использована поповщиной как «научная» защита историчности И. X. с подчеркиванием академического звания ее автора. На научную разработку вопроса о личности И. X. влияния она не оказала никакого.
После Германии видных своих представителей буржуазная мифологическая школа нашла в Голландии. Там к ней примкнул во второй половине 19 в. ряд крупных теологов — Аллард Пирсон, Набер, Абрагам Дирк Ломан и ван-Лоон, к-рые в своих печатных трудах и докладах тоже показывали несостоятельность евангелий и Павловых посланий, отбрасывали историчность И. X. и видели в последнем мифологический образ мессии, наделенный чертами «страждущего раба божия» из 53 гл. книги Исайи. За это же время с отрицанием историчности И. X. выступил ряд авторов также во Франции и в Англии, например Л. Ганеваль с трудом — «Иисус в истории никогда не существовал» (1875) и Э. Джонсон со своей «Древней матерью» (1887), но их работы широкого внимания к себе не привлекли.
20 в,, идущий под знаком мощного мирового революционного движения, ожесточеннейшей классовой борьбы пролетариата против буржуазии, снова выдвинул на сцену вопрос об историчности И. X. Христианство с его сказками об И. X., как и всякая религия, служит в руках буржуазии одним из ее классовых орудий в борьбе с революционным пролетариатом. Однако рост классового самосознания пролетариата, с одной стороны, и огромный прогресс в области научных знаний, с другой стороны, сделали то, что христианство как классовое орудие все более и более притупляется, становится в прежних формах менее пригодным для религиозного одурачивания трудовых масс. И вот отдельные, более дальновидные представители буржуазии и буржуазной интеллигенции стараются показать это своему классу и сделать христианство научно менее уязвимым или же совсем его отбросить и заменить какой-либо новой, более утонченной религией, в настоящих условиях классово более действительной и выгодной. Отсюда, по вопросу о личности И. X. в капиталистических странах, в стане буржуазии, мы наблюдаем в настоящее время три течения — консервативное, либеральное и радикальное. Первое из этих течений оголтело и слепо отстаивает церковно-ортодоксальную точку зрения на И. X., как на личность историческую и божественную, и принимает всю целиком или за малыми исключениями его евангельскую «историю».
Либеральное течение, признавая И. X. личностью исторической, отбрасывает большую часть новозаветных рассказов об И. X. и его «божественную» природу и выставляет его просто выдающимся религиозным деятелем своего времени. Представители обоих этих течений образуют собой «историческую щколу». Третье
