вая с каждым разом все более мощное орудие геологу для более углубленного изучения пластов земной коры. Уже первые шаги П., как мы видели, впервые открыли метод построения научной истории земли. Кювье различал по окаменелостям не только относительный возраст пластов, но и те физико-географические условия, при которых образовались осадки: отложились ли они на суше или в водных бассейнах, притом морских ли, пресноводных или солоновато-водных. Следующий крупный этап — достижения палеонтологов — эволюционистов, стремившихся различать в генетич. рядах возможно более дробные последовательные стадии, позволили соответственно и стратиграфу делить по этим формам осадочную толщу на более дробные слои, т. е. различать и в истории земли более мелкие этапы, строить эту историю более детально. Далее, расцвет палеобиологии. метода, изучение палеобиоценозов вызвали к жизни палеокеанографический метод в стратиграфии. Так как в ископаемом состоянии сохраняются лишь очень немногие из живших в данную эпоху животных, притом почти исключительно лишь из числа имевших твердый скелет (см. Окаменелости), то ископаемые фауны всегда гораздо беднее тех живых фаун, к-рые они представляют. Тем не менее, они позволяют различать палеозоогеографические области, провинции и более мелкие подразделения (то же относится к ископаемым флорам), отсюда — важная роль палеонтологических остатков (наряду с другими) в восстановлении палеогеографии минувших периодов; между прочим, распространение в минувшие периоды предков ныне живущих форм иногда позволяет решать загадки современной зоо-и фитогеографии (напр., распространение тапиров и др.). Такое же значение, как для палергеографии, ископаемые остатки имеют и для другого, гораздо менее разработанного вопроса о климатах прошлого. И в том и в особенности во втором случае, однако, должны приниматься во внимание изменяющиеся биологии. условия, к-рые не позволяют без критики переносить данные современных форм на их предков, условия существования к-рых, несомненно, в некоторых случаях были иные. — Об историческом развитии П. в области изучения ископаемых растений см. Палеоботаника.
Лит.: Кювье Ж., Рассуждение о переворотах на
поверхности земного шара, пер. с франц., М. — Л., 1937; Борисяк А. А., В. О. Ковалевский. Его жизнь и научные труды, Ленинград, 1928; его же, Ч. Дарвин и геологическая летопись, «Природа», Ленинград, 1932, № 6—7; ДепереШ., Превращения животного мира, перевод К). Жемчужникова, 2 изд., П., 1921; Z i 11 е 1 К. A., Geschichte der Geologic und PaUontologie bis Ende des 19 Jahrhunderts, Miinchen — Leipzig, 1899 (Geschichte der Wissenschaften in Deutschland. Neuere Zeit, Bd XXIII); Abel O., PaUobiologieund Stammesgeschichte, Jena, 1929.
ПАЛЕОНТОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ (ра1ё — ontologie linguistique), лингвистическая дисциплина, ставящая своей задачей — по данным языка реконструировать древнейшие, исторически не засвидетельствованные периоды жизни говорящего на нем народа. П. л. мыслится, т. о., как посредствующее звено между языковедением и науками, изучающими древнейшие эпохи жизни человека или по материальным остаткам (археология) или по пережиткам, сохранившимся в быту и жизненном укладе ныне существующих . народов (этнография).
Мысль о подобной возможности использования данных языка как памятника древнейшейжизни народов встречается уже у нек-рых мыслителей 17—18 вв., но лишь после закрепления в языкознании сравнительно-историч. метода в первой половине 19 в. ряд ученых выступает с попытками построения П. л. (самый этот термин вводится в 1859 франко-швейцарским ученым Пикте). Но, ограничивая свой кругозор лишь одной группой языков индоевропейских, рассматривая при этом единство этой группы как изначальное, искони существующее, ошибочно отождествляя единство языковое с единством кровным, биологическим, П. л. с самого начала становится на неверный путь, приводящий ее в тупик.
На протяжении 19 и в начале 20 веков П. л. пытается связать реконструированные факты индо-европейского праязыка (см.) с теми или иными данными археологических исследований, не приуроченными ни к какому определенному языку или группе языков. Но уже опыты первых палеонтологов показали, что существующие методы реконструкции первоначального запаса слов и первоначальных их значений не дают иных результатов, кроме установления связей между исторически засвидетельствованными формами этих слов (см. Этимология); попытки же вывести из наличия тех или иных слов указания на определенную географическую среду или на определенный тип материальной культуры — всегда лишены объективной основы; еще более произвольными являются попытки установить по данным языка какие-либо антропологии, черты его носителей. Обратно, при отсутствии памятников языка, приурочивание тех или иных памятников материальной культуры к известному языку или группе языков всегда остается недоказуемым; слова не могут дать достаточно конкретных указаний на вид и форму обозначаемых в них предметов, называя чаще всего предметы обобщенно; к этому следует добавить закон функциональной семантики, благодаря к-рому слово-название легко переносится на предметы самого разнообразного вида, формы и материала, при наличии у них общей социальной функции (см. Семасиология). Абсолютно произвольными являются попытки заключать от антропологич. данных (формы черепа, роста и т. п.) к характеру языка, объявлять известные группы языков достоянием определенных антропологич. рас. Ибо всюду, где все три области названных явлений — язык, материальная культура и антропологич. раса — доступны одновременно наблюдению, факты подтверждают следующие соотношения: 1) Между языком и антропологич. расой не существует никакой постоянной/ обязательной связи. Это соотношение с особенной убедительностью прослеживается на любой из современных наций, говорящих на одном языке, но являющих огромную пестроту антропологич. данных. «Не существует германской расы», пишет знаменитый американский ученый Ф. Боас; «существуют лишь местные типы, очень отличные друг от друга. Житель Восточной Германии ближе к своему польскому соседу, чем к жителю Фрисландии; тиролец обнаруживает больше сходства со славянином Вост. Альп, чем с немцем Севера; прирейнский житель — со своим французским соседом, чем с немцем более отдаленных областей». Те же соотношения между языком и расой наблюдаются и в древнейшие историч. эпохи, куда
