Когда мы читаемъ древнія книги, создавшіяся тысячелѣтіями, какъ создаются горы и моря, мы наслаждаемся въ нихъ не только мыслями, не столько мыслями, какъ тѣмъ, что эти вѣчно-живущіе замыслы не могутъ быть разлучены съ облекающей ихъ рѣчью. Любовь къ слову, въ Библіи, въ Эддѣ, въ книгахъ Индійской Мудрости, такъ велика, что мысли, въ нихъ вложенныя, хотя и далеки отъ насъ, но видны намъ отчетливо,—какъ издали свѣтятъ намъ своими уступами снѣговые хребты. Или тѣ люди, чьею волею создавались эти книги, такъ любили мысль, что у нихъ всегда находились вѣрныя слова,—какъ вѣрнымъ ударомъ ударяетъ море въ моментъ наивысшей силы? То или другое, мы не знаемъ,—намъ виденъ только внѣшній ликъ вещей, но въ этомъ ликѣ мы любимъ безраздѣльно все, когда смотримъ на такія его воплощенія, которымъ имя Библія, Упанишады, или Эдда.
Есть другой разрядъ книгъ, не такихъ могучихъ, не такихъ всеобъемлющихъ, но столь же правдиво и стихійно воплощающихъ божественную цѣльность отдѣльнаго явленія. Vita Nuova, Донъ Кихотъ, трагедія Лира, Севильскій Обольститель, и знакомая намъ съ полудѣтскихъ дней повѣсть Вертера, и навсегда ранившая намъ душа Первая любовь Тургенева,—всѣ эти книги, рисуя цѣльную личность, или цѣльное чувство, исполняютъ свою задачу съ тѣмъ совершенствомъ, которое сказывается въ неразрывномъ единствѣ мысли и формы. И если для насъ важно и дорого то, что загадочная фантазія Данте является вѣчной книгой любви, и что Донъ Кихотъ и Король Лиръ—наша собственная трагедія, и что Тургеневская повѣсть—повѣсть тысячи сердецъ,—не дороже ли намъ еще болѣе, по крайней мѣрѣ въ наши
- ↑ Предисловіе къ роману Кнута Гамсуна, переведенному С. А. Поляковымъ, и изданному книгоиздательствомъ «Скорпіонъ», Москва, 1901. Поляковъ также прекрасно перевелъ сборникъ разсказовъ Гамсуна, Сьеста, и его интересную Драму жизни.
Когда мы читаем древние книги, создавшиеся тысячелетиями, как создаются горы и моря, мы наслаждаемся в них не только мыслями, не столько мыслями, как тем, что эти вечно-живущие замыслы не могут быть разлучены с облекающей их речью. Любовь к слову, в Библии, в Эдде, в книгах Индийской Мудрости, так велика, что мысли, в них вложенные, хотя и далеки от нас, но видны нам отчетливо, — как издали светят нам своими уступами снеговые хребты. Или те люди, чьею волею создавались эти книги, так любили мысль, что у них всегда находились верные слова, — как верным ударом ударяет море в момент наивысшей силы? То или другое, мы не знаем, — нам виден только внешний лик вещей, но в этом лике мы любим безраздельно всё, когда смотрим на такие его воплощения, которым имя Библия, Упанишады, или Эдда.
Есть другой разряд книг, не таких могучих, не таких всеобъемлющих, но столь же правдиво и стихийно воплощающих божественную цельность отдельного явления. Vita Nuova, Дон Кихот, трагедия Лира, Севильский Обольститель, и знакомая нам с полудетских дней повесть Вертера, и навсегда ранившая нам душа Первая любовь Тургенева, — все эти книги, рисуя цельную личность, или цельное чувство, исполняют свою задачу с тем совершенством, которое сказывается в неразрывном единстве мысли и формы. И если для нас важно и дорого то, что загадочная фантазия Данте является вечной книгой любви, и что Дон Кихот и Король Лир — наша собственная трагедия, и что Тургеневская повесть — повесть тысячи сердец, — не дороже ли нам еще более, по крайней мере в наши
- ↑ Предисловие к роману Кнута Гамсуна, переведенному С. А. Поляковым, и изданному книгоиздательством «Скорпион», Москва, 1901. Поляков также прекрасно перевел сборник рассказов Гамсуна, Сьеста, и его интересную Драму жизни.
