Такъ наше Тамъ—всегда и всюду Здѣсь, 50 И Небо надъ самимъ собой не властно.
Я слышалъ вопли: „Кто поможетъ? Кто?“
Но кто же могъ быть сильнымъ между нами!
Повторный крикъ звучалъ: „Не то! Не то!“
Ничто смѣялось, сжавшись, за стѣнами,— 55 Все сморщенное страшное Ничто!
И вотъ ужь стѣны сдвинулись такъ тѣсно,
Что груда этихъ стиснутыхъ рабовъ
Въ чудовище одно слилась чудесно,
Съ безумнымъ сонмомъ ликовъ и головъ, 60 Одно въ своемъ различьи повсемѣстно.
Измученъ въ подневольной тѣснотѣ,
Съ чудовищной Змѣею липко скованъ,
Дрожа отъ омерзенья къ духотѣ,
Я чувствовалъ, что умъ мой, заколдованъ, 65 Что нѣтъ конца уродливой мечтѣ.
Вдругъ, въ ужасѣ, незнаемомъ дотолѣ,
Я превратился въ главный ликъ Змѣи,
И Міръ—былъ мой, я—у себя въ неволѣ.
О, слушайте, союзники мои. 70 Что сдѣлалъ я въ невыразимой боли!
Все было сѣрно-изсиня-желто.
Я развернулъ мерцающія звенья,
И, Міръ порвавъ, самъ вспыхнулъ,—но за то,
Горя и задыхаясь отъ мученья, 75 Я умертвилъ ужасное Ничто.
Тот же текст в современной орфографии
Так наше Там — всегда и всюду Здесь, 50 И Небо над самим собой не властно.
Я слышал вопли: «Кто поможет? Кто?»
Но кто же мог быть сильным между нами!
Повторный крик звучал: «Не то! Не то!»
Ничто смеялось, сжавшись, за стенами, — 55 Всё сморщенное страшное Ничто!
И вот уж стены сдвинулись так тесно,
Что груда этих стиснутых рабов
В чудовище одно слилась чудесно,
С безумным сонмом ликов и голов, 60 Одно в своём различьи повсеместно.
Измучен в подневольной тесноте,
С чудовищной Змеёю липко скован,
Дрожа от омерзенья к духоте,
Я чувствовал, что ум мой, заколдован, 65 Что нет конца уродливой мечте.
Вдруг, в ужасе, незнаемом дотоле,
Я превратился в главный лик Змеи,
И Мир — был мой, я — у себя в неволе.
О, слушайте, союзники мои. 70 Что сделал я в невыразимой боли!
Всё было серно-иссиня-желто.
Я развернул мерцающие звенья,
И, Мир порвав, сам вспыхнул, — но за то,
Горя и задыхаясь от мученья, 75 Я умертвил ужасное Ничто.
