рахъ и въ зеленыхъ туфляхъ; шея его была обмотана розовымъ платкомъ, а на груди висѣла золотая цепочка. Густыя черныя бакенбарды лоснились и сходились съ заботливо расчесанными усами.
— Никльби!.... чортъ возьми!.... вѣрно, вы имѣете до меня дѣло? срокъ одному изъ векселей?
— Нѣтъ еще, отвѣчалъ Ральфъ съ саркастическою улыбкою.
— Нѣтъ еще?..... О, если такъ, я въ восторгѣ! въ сладостномъ, упоительномъ, восхитительномъ, чертовски-прелестномъ восторгѣ!
— Рекомендую, сказалъ Ральфъ: моя племянница.
— Племянница?.... Знаю, помню.... Чортъ возьми! чертовски-очаровательная племянница!..... Пойдемте къ женѣ.—Ха, ха, ха! Эти милашки всѣ у меня подъ командой.
Щеголь ввелъ Ральфа и Катю въ другую комнату. Мадамъ Манталини заставила себя дожидаться съ четверть часа; наконецъ вышла. Она была видная женщина, одѣтая по послѣдней парижской картинкѣ и не дурна собой, но гораздо старѣе своего супруга, господина въ турецкомъ халатѣ. Настоящее ея имя было Мантль; но такъ-какъ мистрисъ Мантль знала но опыту, что англійское имя никуда не годится въ Англіи, то она немножко повытянулась и благополучно превратила себя въ мадамъ Манталини. Точно также она произвела значительное улучшеніе и въ своемъ мужѣ, который до брака носилъ только однѣ бакенбарды, а женившись, по геніяльному указанію своей дорогой половины, прибавилъ къ нимъ и усы. Магазинъ и все имѣніе было исключительною собственностью мадамъ Манталини; она же завѣдывала и торговлею: мужнина доля въ трудахъ жены ограничивалась единственно тѣмъ, чтобы проматывать деньги, а когда ихъ не было, занимать у мистера Никльби.
— Душечка, сказалъ господинъ Манталини: отчего,
