— Нѣтъ. Глупецъ разорвалъ вольную и рѣшительно отказался уходить отъ меня. У меня никогда не было лучшаго слуги, болѣе вѣрнаго, преданнаго. Впослѣдствіи, онъ принялъ христіанство и сталъ кротокъ, какъ дитя. Онъ управлялъ моимъ имѣніемъ на озерѣ и отлично исполнялъ свое дѣло. Я потерялъ его въ первую холеру. Онъ въ сущности пожертвовалъ жизнью за меня. Я заболѣлъ, былъ при смерти, всѣ окружающіе меня, боясь заразы, разбѣжались. Сципіонъ одинъ остался около меня и положительно вырвалъ меня у смерти. Но бѣдняга вскорѣ послѣ того самъ заболѣлъ, и спасти его не было возможности. Ни о комъ я такъ не горевалъ, какъ о немъ.
Во время этого разсказа Ева все ближе подходила къ отцу, губки ея были полураскрыты, большіе серьезные глаза полны сосредоточеннаго вниманія.
Когда онъ кончилъ, она вдругъ обвила ручками его шею и разразилась судорожными рыданіями.
— Ева, дорогая дѣточка! что съ тобой! — вскричалъ Сентъ-Клеръ, видя какъ ея тѣльце дрожитъ и подергивается отъ наплыва сильнаго чувства. — Дѣвочкѣ совсѣмъ не слѣдуетъ слушать такого рода исторій, — прибавилъ онъ, — она слишкомъ нервна.
— Нѣтъ, папа, я не нервна, — сказала Ева, сразу овладѣвъ собой съ необыкновенной для такого ребенка силой воли. — Я не нервная, но всѣ такія вещи падаютъ мнѣ на сердце.
— То есть какъ? что это значитъ, Ева?
— Я не могу вамъ сказать, папа. Я все думаю, у меня такъ много мыслей… Можетъ быть, я вамъ когда нибудь разскажу.
— Ну, хорошо, думай себѣ, моя дорогая, только не плачь, не огорчай папу, — сказалъ Сентъ-Клеръ. — Посмотри, какой чудный персикъ я для тебя выбралъ.
Ева взяла персикъ и улыбнулась, но въ уголкахъ ея рта все еще замѣтно было нервное подергиванье.
— Пойдемъ, посмотримъ золотыхъ рыбокъ! — Сентъ-Клеръ взялъ ее за руку и вышелъ съ ней на веранду. Черезъ нѣсколько минутъ изъ-за шелковыхъ занавѣсей донесся веселый смѣхъ: Ева и Сентъ-Клеръ бросали другъ въ друга розы и бѣгали одинъ за другимъ по дорожкамъ двора.
Увлекшись описаніемъ жизни болѣе знатныхъ особъ, читатели, можетъ быть, и забыли нашего скромнаго друга Тома. Но
— Нет. Глупец разорвал вольную и решительно отказался уходить от меня. У меня никогда не было лучшего слуги, более верного, преданного. Впоследствии, он принял христианство и стал кроток, как дитя. Он управлял моим имением на озере и отлично исполнял свое дело. Я потерял его в первую холеру. Он в сущности пожертвовал жизнью за меня. Я заболел, был при смерти, все окружающие меня, боясь заразы, разбежались. Сципион один остался около меня и положительно вырвал меня у смерти. Но бедняга вскоре после того сам заболел, и спасти его не было возможности. Ни о ком я так не горевал, как о нём.
Во время этого рассказа Ева всё ближе подходила к отцу, губки её были полураскрыты, большие серьезные глаза полны сосредоточенного внимания.
Когда он кончил, она вдруг обвила ручками его шею и разразилась судорожными рыданиями.
— Ева, дорогая деточка! что с тобой! — вскричал Сент-Клер, видя как её тельце дрожит и подергивается от наплыва сильного чувства. — Девочке совсем не следует слушать такого рода историй, — прибавил он, — она слишком нервна.
— Нет, папа, я не нервна, — сказала Ева, сразу овладев собой с необыкновенной для такого ребенка силой воли. — Я не нервная, но все такие вещи падают мне на сердце.
— То есть как? что это значит, Ева?
— Я не могу вам сказать, папа. Я всё думаю, у меня так много мыслей… Может быть, я вам когда-нибудь расскажу.
— Ну, хорошо, думай себе, моя дорогая, только не плачь, не огорчай папу, — сказал Сент-Клер. — Посмотри, какой чудный персик я для тебя выбрал.
Ева взяла персик и улыбнулась, но в уголках её рта всё еще заметно было нервное подергиванье.
— Пойдем, посмотрим золотых рыбок! — Сент-Клер взял ее за руку и вышел с ней на веранду. Через несколько минут из-за шелковых занавесей донесся веселый смех: Ева и Сент-Клер бросали друг в друга розы и бегали один за другим по дорожкам двора.
Увлекшись описанием жизни более знатных особ, читатели, может быть, и забыли нашего скромного друга Тома. Но
