пароходъ тронулся, Легри подошелъ къ нимъ со свойственнымъ ему дѣловымъ видомъ и принялся осматривать ихъ. Остановившись противъ Тома, который ради аукціона былъ одѣтъ въ свое лучшее суконное платье, крахмальную рубашку и хорошо вычищенные сапоги, онъ коротко приказалъ:
— Встань!
Томъ всталъ.
— Сними галстухъ! — Томъ, которому мѣшали оковы, не могъ очень скоро исполнить этого приказанія, тогда онъ самъ сталъ помогать ему, грубо сорвалъ съ шеи его галстухъ и сунулъ себѣ въ карманъ.
Легри раскрылъ чемоданъ Тома, осмотрѣнный имъ еще раньше, вынулъ оттуда пару старыхъ панталонъ и поношенную куртку, которыя Томъ надѣвалъ для работы въ конюшнѣ, снялъ оковы съ рукъ Тома и, указавъ ему мѣстечко, загороженное тюками, сказалъ:
— Поди туда и переодѣнься.
Томъ повиновался и черезъ нѣсколько минутъ вернулся.
— Сними сапоги! — приказалъ Легри.
Томъ и это исполнилъ.
— Надѣнь вотъ эти! — и онъ бросилъ ему пару грубыхъ, толстыхъ башмаковъ, какіе обыкновенно носятъ негры.
Не смотря на торопливость, съ какою Томъ переодѣвался, онъ не забылъ переложить въ карманъ куртки свою драгоцѣнную Библію. И это было кстати, такъ какъ мистеръ Легри, надѣвъ на него снова поручни, принялся безцеремонно осматривать его карманы. Онъ вынулъ шелковый носовой платокъ и переложилъ его въ собственный карманъ; посмотрѣлъ съ презрѣніемъ на разныя бездѣлушки, которыми Томъ дорожилъ, потому что Ева любила ихъ, и швырнулъ ихъ въ воду. Затѣмъ онъ взялъ въ руки методистскій молитвенникъ, который Томъ второпяхъ забылъ захватить, и перелисталъ его.
— Гмъ! Благочестивый, должно быть? Эй ты, какъ тебя? Ты принадлежишь къ церкви, что ли?
— Да, масса, — твердо отвѣчалъ Томъ.
— Ну, я это скоро изъ тебя выбью. У себя на плантаціи я не позволю неграмъ выть, молиться, пѣть, такъ и знай! Помни, — прибавилъ онъ, топнувъ ногой и сердито взглянувъ на Тома своими сѣрыми глазами, — теперь я твоя церковь! Понимаешь? Что я прикажу, то ты и долженъ дѣлать!
Что-то въ душѣ молчавшаго негра отвѣтило: нѣтъ! и словно невидимый голосъ повторилъ слова одного древняго пророка,
пароход тронулся, Легри подошел к ним со свойственным ему деловым видом и принялся осматривать их. Остановившись против Тома, который ради аукциона был одет в свое лучшее суконное платье, крахмальную рубашку и хорошо вычищенные сапоги, он коротко приказал:
— Встань!
Том встал.
— Сними галстук! — Том, которому мешали оковы, не мог очень скоро исполнить этого приказания, тогда он сам стал помогать ему, грубо сорвал с шеи его галстук и сунул себе в карман.
Легри раскрыл чемодан Тома, осмотренный им еще раньше, вынул оттуда пару старых панталон и поношенную куртку, которые Том надевал для работы в конюшне, снял оковы с рук Тома и, указав ему местечко, загороженное тюками, сказал:
— Поди туда и переоденься.
Том повиновался и через несколько минут вернулся.
— Сними сапоги! — приказал Легри.
Том и это исполнил.
— Надень вот эти! — и он бросил ему пару грубых, толстых башмаков, какие обыкновенно носят негры.
Не смотря на торопливость, с какою Том переодевался, он не забыл переложить в карман куртки свою драгоценную Библию. И это было кстати, так как мистер Легри, надев на него снова поручни, принялся бесцеремонно осматривать его карманы. Он вынул шелковый носовой платок и переложил его в собственный карман; посмотрел с презрением на разные безделушки, которыми Том дорожил, потому что Ева любила их, и швырнул их в воду. Затем он взял в руки методистский молитвенник, который Том второпях забыл захватить, и перелистал его.
— Гм! Благочестивый, должно быть? Эй ты, как тебя? Ты принадлежишь к церкви, что ли?
— Да, масса, — твердо отвечал Том.
— Ну, я это скоро из тебя выбью. У себя на плантации я не позволю неграм выть, молиться, петь, так и знай! Помни, — прибавил он, топнув ногой и сердито взглянув на Тома своими серыми глазами, — теперь я твоя церковь! Понимаешь? Что я прикажу, то ты и должен делать!
Что-то в душе молчавшего негра ответило: нет! и словно невидимый голос повторил слова одного древнего пророка,
