— Ой, что вы хотите сказать?
— Я не стану разсказывать тебѣ. Мнѣ непріятно думать объ этомъ. Скажу одно: Богъ знаетъ, что мы увидимъ завтра, если этотъ несчастный Томъ будетъ продолжать вести себя, какъ началъ.
— Ужасно! — вскричала Эммелина, и вся кровь ея отлила отъ щекъ. — О, Касси, скажите, что мнѣ дѣлать!
— Тоже, что я дѣлаю. Пользуйся своимъ положеніемъ; покоряйся, когда это необходимо, а въ душѣ ненавидь и проклинай!
— Онъ заставляетъ меня нить свою противную водку, а я такъ ненавижу ее, — сказала Эммелина.
— А все-таки пей, — отвѣчала Касси. — Я тоже прежде ненавидѣла ее, а теперь не могу жить безъ нея. Она очень полезна. Когда выпьешь, все представляется не такимъ ужаснымъ.
— Мать приказывала мнѣ, и не пробовать никакихъ крѣпкихъ напитковъ, — замѣтила Эммелина.
— Мать приказывала! — вскричала Касси, съ горечью останавливаясь на словѣ мать. — Какая надобность въ материнскихъ приказаніяхъ? Дѣтей покупаютъ, за нихъ платятъ деньги, ихъ души принадлежатъ хозяевамъ. Вотъ какъ ведется на свѣтѣ. Я тебѣ говорю, пей водку; пей все, что можешь, тогда тебѣ будетъ легче жить.
— О, Касси! пожалѣйте меня!
— Жалѣть тебя! Развѣ я не жалѣю? У меня у самой есть дочка. Богъ знаетъ, гдѣ она теперь и кому принадлежитъ! Вѣроятно, пошла той же дорогой, какой ея мать шла до нея, и какой ея дѣти пойдутъ послѣ нея! Этому проклятію конца не будетъ во вѣки вѣчные!
— Я бы хотѣла не родиться на свѣтъ! — вскричала Эммелина, ломая руки.
— Ну, я ужъ это давно говорю, — сказала Касси. — Я бы хотѣла умереть, если бы не боялась. — Она устремила глаза въ темное пространство съ тѣмъ нѣмымъ отчаяніемъ, которое было обычнымъ выраженіемъ ея лица, когда ничто не волновало ее.
— Самоубійство большой грѣхъ, — проговорила Эммелина.
— Не понимаю почему, мы здѣсь видимъ и дѣлаемъ каждый день не меньшіе грѣхи. Но когда я была въ монастырѣ, сестры разсказывали мнѣ такія вещи, что я стала бояться смерти. Если бы со смертью наступилъ полный конецъ, тогда, отчего же…
Эммелина отвернулась и закрыла лицо руками.
Пока этотъ разговоръ происходилъ наверху, Легри окон-
— Ой, что вы хотите сказать?
— Я не стану рассказывать тебе. Мне неприятно думать об этом. Скажу одно: Бог знает, что мы увидим завтра, если этот несчастный Том будет продолжать вести себя, как начал.
— Ужасно! — вскричала Эммелина, и вся кровь её отлила от щек. — О, Касси, скажите, что мне делать!
— Тоже, что я делаю. Пользуйся своим положением; покоряйся, когда это необходимо, а в душе ненавидь и проклинай!
— Он заставляет меня нить свою противную водку, а я так ненавижу ее, — сказала Эммелина.
— А всё-таки пей, — отвечала Касси. — Я тоже прежде ненавидела ее, а теперь не могу жить без неё. Она очень полезна. Когда выпьешь, всё представляется не таким ужасным.
— Мать приказывала мне, и не пробовать никаких крепких напитков, — заметила Эммелина.
— Мать приказывала! — вскричала Касси, с горечью останавливаясь на слове мать. — Какая надобность в материнских приказаниях? Детей покупают, за них платят деньги, их души принадлежат хозяевам. Вот как ведется на свете. Я тебе говорю, пей водку; пей всё, что можешь, тогда тебе будет легче жить.
— О, Касси! пожалейте меня!
— Жалеть тебя! Разве я не жалею? У меня у самой есть дочка. Бог знает, где она теперь и кому принадлежит! Вероятно, пошла той же дорогой, какой её мать шла до неё, и какой её дети пойдут после неё! Этому проклятию конца не будет во веки вечные!
— Я бы хотела не родиться на свет! — вскричала Эммелина, ломая руки.
— Ну, я уж это давно говорю, — сказала Касси. — Я бы хотела умереть, если бы не боялась. — Она устремила глаза в темное пространство с тем немым отчаянием, которое было обычным выражением её лица, когда ничто не волновало ее.
— Самоубийство большой грех, — проговорила Эммелина.
— Не понимаю почему, мы здесь видим и делаем каждый день не меньшие грехи. Но когда я была в монастыре, сестры рассказывали мне такие вещи, что я стала бояться смерти. Если бы со смертью наступил полный конец, тогда, отчего же…
Эммелина отвернулась и закрыла лицо руками.
Пока этот разговор происходил наверху, Легри окон-
