700
„жизнь
пропадали, а послѣ нѣсколькихъ помахиваній головою и самоуспокоитѳльнаго похрюкиванья («ху, гу, гу, гу»), барсукъ снова начиналъ прежнюю забаву. «Большую часть дня барсукъ просыпалъ въ своей норѣ, которую онъ довольно искусно заложилъ подъ своей конурой, номѣщавшѳйсявъ отгорожѳнномъ пространствѣ, имѣвшемъ приблизительно около шести квадратныхъ метровъ. Нора состояла собственно изъ одного большого, нѳпрѳрывнаго углубленіл съ недлиннымъ ходомъ въ него; замѣчательнымъ же являлось то обстоятельство, что барсукъ постоянно поддерживалъ, вѣроятно въ ъидахъ провѣтриванія, отвѳрстіе, величиною приблизительно съ кулакъ, на задней стѣнкѣ норы. Кромѣ того, за норою выкопалъ онъ еще отъ 3 до 5 яаючекъ, имѣвшихъ форму горшка и простиравшихся въ ширину и въ глубину приблизительно на 25 с т . ; этимъ ямочкамъ онъ посвящалъ достойную смѣха внимательность, то расширяя, то закапывая и заравнивая, то выкапывая вновь которую-нибудь изъ вихъ. Эти ямочки предназначались для пришітія твѳрдыхъ и жидкихъ испражненій и надъ ними онъ только совершалъ свои нужды. При большихъ холодахъ барсукъ стаскивалъ и сѣно и солому изъ коморки внизъ къ сѳбѣ въ нору и затыкалъ ими изнутри отверстіе; за сутки лее до наступленія оттепели, напротивъ, вдругъ выбрасывалъ всю свою подстилку наружу, а самъ, дрожа отъ холода, начиналъ сновать по своему дворику до тѣхъ поръ, пока его не брали въ домъ или не помѣщали въ теплый хлѣвъ. «Въ домѣ, благодаря чрезвычайной любви барсука къ опрятности, ему позволялисвободно бродить повсюду. Но, повидимому, особенноеудовольствіедоставляло ему лазаніе вверхъ д внизъ но дѣстницамъ, Нерѣдко также онъ и самопроизвольно и въ-тихомолку пробирался въ хлѣбный амбаръ и любознательно засматривалъ во всѣ уголки. Особенною милостью для себя онъ считалъпозволеніе быть околомѳня во время моего обѣда. ТогдаОЕЪ, безъцеремоніи, отстранялъ легавую собаку, поднимался па заднія лапы, переднія же вмѣстѣ съ пестрою, гладкою головою кладъ мнѣ на колѣни и, выхрюкивая свои обычные: «ху,гу, гу,гу»,выпрашивалъ кусочекъ мяса, который весьма ловко и нѣжно бралъ съ вилки. Зимою онъ любилъ лежать передъ печью навзничь, оборотяськъ огню с в о и м ъ объемистымъ брюхомъ, покрытымъ лишь тонкими волосками. «Лѣтомъ Каспаръ весьма охотно сопровождалъ меня къ участку густого лѣска, въ которомъ онъ чувствовалъ себя вполнѣ какъ дома и на каждомъ шагу что-либо находилъ для себя: то схватывалъ на-лету шмеля или вытаскивалъ изъ земли червя, то отыскивалъ ягоды, торазчленялъ своими когтями придорожную улитку. На возвратномъ пути слѣдовалъ онъ за мною по-пятамъ нехотя, но затѣмъ весьма скоро начиналъ рвать меня за панталоны. Хорошій толчекъ ногою только возбуясдалъ его къ новымъ грубымъ шуткамъ, и, напротивъ, самый лѳгкій ударъ рукою или хлыстикомъ огорчалъ его въ высшей степени, «Во время линігнія, приблизительно съ половины апрѣля и до начала сентября, барсукъ бывалъ довольно тощъ и сухопаръ. Затѣмъ вдругъ увеличивались у него одновременно и позывъ на пиш,у, и полнота. Къ концу, октября онъ бывалъ улге столь жиренъ, что, при бѣгѣ рысью, задыхался. Какъ животное всеядное онъ любилъ пищу смѣшанную и его маню составляли: кухонные отбросы, свекла, морковь, тыквы, зеленыя яблоки, сваренныя вмѣстѣ съ овсяною мукою до густоты тѣста и, аатѣмъ, нѣсколько кусочковъ сырого или варенаго мяса. Любимою пищею барсука были также сливы, который онъ подбиралъ въ саду и проглатывалъ затѣмъ съ косточками послѣ нѳдолгаго жеванія. Сырое мясо переваривалъ барсукъ значительно медленнѣе, чѣмъ лисицы и собаки, но ѣлъ его съ жадностью, даже если это было мясо кошекъ, лисицъ и воронъ, и послѣднее я по преимуществу ему и до-
