732
„ЖИЗНЬЯСИВ0ТНЫХЪ"ВРЭМА.
вливаются, по-кошачьи выгибаютъ спину горбомъ, фыркаютъ и грозятъ броситься на врага, но стоить только нанести имъ одинъ ударъ по головѣ, какъ они надаютъ за-мертво и закрываютъ глаза лапами. По спинѣ они позволяютъ бить себя довольно тѳрпѣливо, но какъ только ударъ попадаѳтъ по хвосту, они быстро поворачиваются къ своему мучителю и комично подставляютъ ему свой лобъ. Иногда они при первомъ ударѣ притворяются мертвыми и какъ только охотники займутся чѣмъ-нибудь другимъ, тотчасъ убѣгаютъ. Мы загоняли ихъ иногда въ узкое мѣсто и замахивались дубиною; тогда они ложились, ласкались, оглядывались кругомъ и смиренно прокрадывались мимо насъ медленными шажками, какъ виноватыя собаки; но лишь только чувствовали себя внѣ опасности, въ припрыжку спѣшили убраться въ море. «Въ іюлѣ или августѣ каланы линяютъ, впрочемъ немного, и становятся тогда нѣсколько бурѣе. Лучшіе мѣха, поэтому, получаются въ мартѣ, апрѣлѣ и маѣ; большая часть ихъ идетъ ьъ Китай. В ъ Камчаткѣ нѣтъ роскошнѣе наряда, какъ шубы, сшитой изъ бѣлаго мѣха сѣвернаго оленя и опушенной морскимъ бобромъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ тамъ всѣ носили бобровыя шубы; но съ тѣхъ поръ, каіеь этотъ мѣхъ сильно вздорожалъ, онѣ вывелись изъ употребленія къ томуже камчадалы считаютъ теперь собачій мѣхъ гораздо красивѣе, теплѣе и прочнѣе боброваго. «Каланъ, котораго по качеству его мѣха несправедливо считаютъ за бобра и потому называютъ камчатстшмъ бобромъ, есть въ сущности настоящая выдра, и отъ рѣчной выдры отличается только тѣмъ, что живетъ въ морѣ, почти вдвое больше ея и, по красотѣ мѣха, напоминаетъ бобра. Это безспорно животное американскаго происхожденія, а на азіатскихъ берегахъ является лишь гостѳмъ и пришельцемъ. Онъ держится въ такъ называемояъ Вобровомъ морѣ между 5 6 — 50" с. ш. Подъ такою-же широтою мы встрѣчали его п въ Америкѣ, какъ на островахъ, такъ и на материкѣ, а ближе къ материку подъ 60°. Большая часть калановъ приводится съ берега одного материка на другой льдинами; мнѣ самому случалось в/ідѣть, какъ любять эти исивотныя лежать на льду и, хотя вслѣдствіе умѣренной зимы, льдины были тонки и не часты, однако каланы, какъ спящіе, такъ и бодрствующіе, неслись на нихъ по волнамъ и прибивались къ какому-нибудь острову, откуда, при отливѣ, снова уходили въ море. «Когда мы прибыли на Беринговъ островъ (1741 г.), калановъ тамъ было въ наличности не мало. Во всѣ времена года, хотя зимою чаще, чѣмъ лѣтомъ они выходятъ на берегъ, чтобы спать и отдыхать, а также и для игръ. Во время морского отлива они лежатъ на камняхъ и на обсохшихъ обломкахъ скалъ; во время-жѳ прилива сидятъ на берегу въ травѣ или въ снѣгу, на разстояніи почти полъ или даже цѣлой версты отъ берега; впрочемъ, обыкновенно располагаются поближе къ нему. В ъ Камчаткѣ или на Курильскихъ островахъ они рѣдко выходятъ на сушу; изъ этого можно заключить, что на Беринговомъ островѣ ихъ никогда не безпокоили во время отдыха и игръ. «Мы охотились на нихъ слѣдующимъ образомъ: обыкновенно вечеромъ или ночью мы выходили по двое, по трое или по четыре человѣка вмѣстѣ съ длинными, крѣпкими березовыми дубинами, и шли къ берегу противъ вѣтра, по возможности осторожно, и внимательно озираясь во всѣ стороны. Какъ только мы усматривали спящаго калана, одинъ изъ насъ тихонько отдѣлялся и подползалъ къ животному на четверенькахъ; другіе же тѣмъ временемъ заграждали ему дорогу к ъ морю. Когда каланъ настолько приближался к ъ намъ, что его можно было настигнуть однимъ прыжкомъ, мывсѣ разомъ кидались на него съ намѣреніемъ убить
