экватору. Еще дней пять, шесть и… Батавія, давно желанный берегъ.
Океанъ не бѣснуется и милостиво катитъ свои волны, не пугая высотой и сѣдиной верхушекъ. Вѣтеръ легкій, „брамсельный“, какъ говорятъ моряки, и позволяетъ нести „Казаку“ всю его парусину, и онъ идетъ себѣ узловъ по шести, семи въ часъ. Бирюзовая высь неба подернута бѣлоснѣжными облачками, и ослѣпительно жгучее солнце жаритъ во всю мочь.
И моряки довольны, что придется встрѣтить спокойно праздникъ, хотя и среди океана, подъ южнымъ солнцемъ и при адской жарѣ, словомъ при обстановкѣ нисколько не напоминающей рождественскіе праздники на далекой родинѣ, съ трескучими морозами и занесенными снѣгомъ елями.
Приготовленія къ празднику начались съ ранняго утра. Коноплевъ, встревоженный и безпокойный, еще наканунѣ простился съ „Тимофеичемъ“ ласковыми словами, когда въ послѣдній разъ ставилъ ему на ночь воду, — зная, что на утро его убьютъ.
Онъ даже нѣжно прижалъ свое лицо къ мордѣ животнаго, къ которому такъ привыкъ и за которымъ такъ заботливо ухаживалъ, и быстро отошелъ отъ него, проговоривъ:
— Прощай, Тимофеичъ… Ничего не подѣлаешь… Всѣмъ придетъ крышка!
Раннимъ утромъ Коноплевъ нарочно не выходилъ наверхъ, чтобы не видѣть предсмертныхъ мукъ быка. Онъ поднялся наверхъ уже тогда, когда команда встала, и вмѣсто „Тимофеича“ была лишь одна кровавая лужа. Гуси тоже были заколоты. Оставались живы только четыре боровка. Мать ихъ
