а именно, журавли и попугаи. Журавли чрезвычайно общительны и живутъ въ превосходныхъ отношеніяхъ, не только со своими сородичами, но и съ большинствомъ водяныхъ птицъ. Ихъ осторожность не менѣе удивительна, чѣмъ ихъ умъ. Они сразу разбираются въ новыхъ условіяхъ и дѣйствуютъ сообразно новымъ требованіямъ. Ихъ часовые всегда находятся на стражѣ, когда стая кормится или отдыхаетъ, и охотники по опыту знаютъ, какъ трудно къ нимъ подобраться. Если человѣку удается захватить ихъ гдѣ-нибудь врасплохъ—они больше уже не возвращаются на это мѣсто, не выславши впередъ, сперва—одного развѣдчика, а вслѣдъ за нимъ—партію развѣдчиковъ; и когда эта партія возвратится съ извѣстіемъ, что опасности не предвидится, высылается вторая партія развѣдчиковъ, для провѣрки показанія первыхъ, прежде чѣмъ вся стая рѣшится двинуться впередъ. Со сродными видами журавли вступаютъ въ дѣйствительную дружбу, а въ неволѣ нѣтъ другой птицы,—за исключеніемъ только не менѣе общительнаго и смышленаго попугая, — которая вступала бы въ такую дѣйствительную дружбу съ человѣкомъ. «Журавль видитъ въ человѣкѣ не хозяина, а друга, и всячески старается выразить это,» говоритъ Брэмъ, на основаніи личнаго опыта. Съ ранняго утра до поздней ночи журавль находится въ непрерывной дѣятельности; но онъ посвящаетъ всего нѣсколько часовъ утромъ на добываніе пищи, главнымъ образомъ растительной; остальное же время онъ отдаетъ жизни въ обществѣ. „Онъ схватываетъ маленькіе кусочки дерева или камешки, подбрасываетъ ихъ на воздухъ, пытаясь потомъ снова схватить ихъ; онъ выгибаетъ шею, распускаетъ крылья, пляшетъ, подпрыгиваетъ, бѣгаетъ и всячески выражаетъ свое хорошее настроеніе, и всегда остается красивымъ и граціознымъ“[1]. Такъ какъ онъ постоянно живетъ въ обществѣ, то почти не имѣетъ враговъ, и хотя Брэму приходилось иногда наблюдать, какъ одного изъ нихъ случайно схватитъ крокодилъ, но за исключеніемъ крокодила, онъ не зналъ никакихъ другихъ враговъ у журавля. Осторожность журавля, вошедшая въ пословицу, спасаетъ его отъ всѣхъ враговъ, и вообще онъ дожи-
- ↑ Brehm, IV, 671, seg.
а именно, журавли и попугаи. Журавли чрезвычайно общительны и живут в превосходных отношениях, не только со своими сородичами, но и с большинством водяных птиц. Их осторожность не менее удивительна, чем их ум. Они сразу разбираются в новых условиях и действуют сообразно новым требованиям. Их часовые всегда находятся на страже, когда стая кормится или отдыхает, и охотники по опыту знают, как трудно к ним подобраться. Если человеку удаётся захватить их где-нибудь врасплох — они больше уже не возвращаются на это место, не выславши вперёд, сперва — одного разведчика, а вслед за ним — партию разведчиков; и когда эта партия возвратится с известием, что опасности не предвидится, высылается вторая партия разведчиков, для проверки показания первых, прежде чем вся стая решится двинуться вперёд. Со сродными видами журавли вступают в действительную дружбу, а в неволе нет другой птицы, — за исключением только не менее общительного и смышленого попугая, — которая вступала бы в такую действительную дружбу с человеком. «Журавль видит в человеке не хозяина, а друга, и всячески старается выразить это», говорит Брэм, на основании личного опыта. С раннего утра до поздней ночи журавль находится в непрерывной деятельности; но он посвящает всего несколько часов утром на добывание пищи, главным образом растительной; остальное же время он отдаёт жизни в обществе. «Он схватывает маленькие кусочки дерева или камешки, подбрасывает их на воздух, пытаясь потом снова схватить их; он выгибает шею, распускает крылья, пляшет, подпрыгивает, бегает и всячески выражает своё хорошее настроение, и всегда остается красивым и грациозным»[1]. Так как он постоянно живёт в обществе, то почти не имеет врагов, и хотя Брэму приходилось иногда наблюдать, как одного из них случайно схватит крокодил, но за исключением крокодила, он не знал никаких других врагов у журавля. Осторожность журавля, вошедшая в пословицу, спасает его от всех врагов, и вообще он дожи-
- ↑ Brehm, IV, 671, seg.
