Въ собраніи Княжевича (1822 года) всего 5300 (съ десятками) пословицъ; къ нимъ прибавлено И. М. Снегиревымъ до 4000; изъ всего этого числа мною устранено вовсе, или не принято въ томъ видѣ, какъ онѣ напечатаны, до 3500; вобще же, изъ книгъ или печати, взято мною едва ли болѣе 6000, или около пятой доли моего сборника. Остальныя взяты изъ частныхъ записокъ и собраны по наслуху, въ устной бесѣдѣ.
При этомъ сличеніи и выборѣ, не разъ нападала на меня робость и сомнѣніе. Что ни говорите, а въ браковкѣ этой произвола не миновать, а упрека въ ней и подавно. Нельзя перепечатывать слѣпо всего того, что, подъ названіемъ пословицъ, было напечатано; искаженія, то умничаньемъ, то отъ недоразумѣній, то просто описками и опечатками, невмѣру безобразны. Въ иныхъ случаяхъ ошибки эти явны, и если такая пословица доставалась мнѣ въ подлинномъ видѣ своемъ, то поправка или выборъ не затрудняли; но бѣда та, что я не могъ ограничиться этими случаями, а долженъ былъ рѣшиться на что нибудь и относительно тѣхъ тысячъ пословицъ, для исправленія коихъ у меня не было вѣрныхъ данныхъ: а выкинуть ихъ вонъ, не значило бы исправить.
Не понявъ пословицы, какъ это не рѣдко случается, считаешь ее бесмыслицею, полагаешь, что она придумана кѣмъ либо для шутокъ, или искажена неисправимо, и не рѣшаешься принять ее; анъ дѣло право, только смотри прямо. Послѣ нѣсколькихъ подобныхъ случаевъ или открытій, поневолѣ оробѣешь, подумаешь: «Кто далъ тебѣ право выбирать и браковать? Гдѣ предѣлъ этой разборчивости? Вѣдь ты набираешь не цвѣтникъ, а сборникъ....»
В собрании Княжевича (1822 года) всего 5300 (с десятками) пословиц; к ним прибавлено И. М. Снегиревым до 4000; из всего этого числа мною устранено вовсе, или не принято в том виде, как они напечатаны, до 3500; вобще же, из книг или печати, взято мною едва ли более 6000, или около пятой доли моего сборника. Остальные взяты из частных записок и собраны по наслуху, в устной беседе.
При этом сличении и выборе, не раз нападала на меня робость и сомнение. Что ни говорите, а в браковке этой произвола не миновать, а упрека в ней и подавно. Нельзя перепечатывать слепо всего того, что, под названием пословиц, было напечатано; искажения, то умничаньем, то от недоразумений, то просто описками и опечатками, невмеру безобразны. В иных случаях ошибки эти явны, и если такая пословица доставалась мне в подлинном виде своем, то поправка или выбор не затрудняли; но беда та, что я не мог ограничиться этими случаями, а должен был решиться на что-нибудь и относительно тех тысяч пословиц, для исправления коих у меня не было верных данных: а выкинуть их вон, не значило бы исправить.
Не поняв пословицы, как это не редко случается, считаешь ее бесмыслицею, полагаешь, что она придумана кем либо для шуток, или искажена неисправимо, и не решаешься принять ее; ан дело право, только смотри прямо. После нескольких подобных случаев или открытий, поневоле оробеешь, подумаешь: «Кто дал тебе право выбирать и браковать? Где предел этой разборчивости? Ведь ты набираешь не цветник, а сборник....»
