которому она была всѣмъ обязана, задержанъ былъ по обвиненію въ воровствѣ. Молодая женщина съ негодованемъ протестовала противъ такого обвиненія и залилась слезами, когда увидѣла что она не можетъ ничего предпринять, ничего сдѣлать для спасенія своего благодѣтеля.
Что касается Фикса, то онъ задержалъ джентльмена потому что долгъ предписывалъ ему задержать его, — былъ ли послѣдній виновенъ или нѣтъ. Вопросъ этотъ должно было рѣшить правосудіе.
Но тогда въ головѣ Паспарту мелькнула мысль, мысль ужасная, что онъ былъ виновникомъ всего этого несчастія. И дѣйствительно, зачѣмъ онъ скрывалъ свои приключенія отъ мистера Фогга? Когда Фиксъ открылъ ему и свое званіе полицейскаго инспектора, и порученіе на него возложенное, почему онъ не предупредилъ своего господина? Послѣдній, конечно, представилъ бы Фиксу доказательства своей невинности; во всякомъ случаѣ этотъ злоумышленный агентъ, первымъ дѣломъ котораго было арестовать его по прибытіи въ Англію, не слѣдилъ бы за нимъ на его собственный счетъ. Помышляя о своихъ ошибкахъ и опрометчивости, бѣдный малый терзался страшными угрызеніями совѣсти. Онъ плакалъ такъ что смотрѣть на него было жалко; онъ готовъ былъ размозжить себѣ голову!
Мистрисъ Ауда, несмотря на сильный холодъ, оставалась вмѣстѣ съ нимъ на крыльцѣ таможни. Они оба желали еще разъ увидѣть мистера Фогга.
Что касается этого джентльмена, то онъ совершенно былъ разоренъ, да еще въ такую минуту когда готовъ былъ достигнуть своей цѣли. Эта задержка губила его окончательно. Такъ какъ онъ прибылъ въ Ливерпуль въ половинѣ втораго пополудни 21го декабря, то у него оставалось еще девять часовъ до появленія въ Реформъ-Клубѣ въ 35 минутъ одиннадцатаго, а до Лондона было только шесть часовъ разстоянія.
Кто бы пробрался въ эту минуту на таможенную гауптвахту, тотъ увидѣлъ бы мистера Фогга неподвижно сидящаго на деревянной скамьѣ, столь же непоколебимаго какъ всегда, безъ малѣйшихъ признаковъ гнѣва. Что́ онъ чувствовалъ, сказать трудно, но по наружности и этотъ послѣдній ударъ не произвелъ на него впечатлѣнія. Сосредоточилось ли въ немъ ощущеніе тайнаго страшнаго гнѣва, особенно сильнаго, потому что онъ затаенъ въ душѣ, но можетъ обнаружиться въ извѣстную