При видѣ ревизора веселое настроеніе Ашанина исчезло. Онъ вдругъ сдѣлался мрачный и бросалъ свирѣпые взгляды на ревизора.
— Что съ вами? спросилъ докторъ.
— Вы развѣ не знаете, что сдѣлалъ со мной этотъ отвратительный дантистъ?
— Какой дантистъ? У насъ не одинъ! улыбнулся Ѳедоръ Васильевичъ.
— Первушинъ.
— Ничего не знаю.
— Вы развѣ не на катерѣ съѣхали на берегъ?
— Нѣтъ, на вельботѣ вмѣстѣ съ капитаномъ...
— Ну такъ слушайте, Ѳедоръ Васильичъ!
И Володя, снова взволнованный при воспоминаніи объ обидѣ, разсказалъ, что сдѣлалъ съ нимъ ревизоръ.
— Плюньте, Владиміръ Николаичъ.
— Нѣтъ, я такъ этого не оставлю, Ѳедоръ Васильичъ. Такого нахала надо проучить: онъ не въ первый разъ устраиваетъ мнѣ пакости. Я не обращалъ прежде вниманія, а больше не могу.
— Что жъ вы хотите дѣлать?
— Я ему при всѣхъ скажу, что такъ порядочные люди не поступаютъ.
— Бросьте. Охота вамъ поднимать исторію. Онъ пожалуется на васъ капитану, скажетъ, что вы дерзки со старшимъ... Точно вы не знаете Первушина?
Но, возбуждавшійся все болѣе и болѣе, Володя не слушалъ Ѳедора Васильевича и, чувствуя неодолимое желаніе «оборвать» ревизора, вздрагивавшимъ голосомъ крикнулъ ему черезъ столъ:
— Степанъ Васильичъ!
— Что вамъ угодно, г, Ашанинъ?
— Мнѣ угодно узнать, отчего вы не подождали меня минутку на катерѣ, несмотря на то, что вѣстовой доло-
