дили на другую, третью и т. д. Раздавались листки для распространения на все районы одним человеком; он знал, где и кто работает, он же назначал заранее момент начала разброски. И вот лишь только настает этот час, как в один момент высыпают на улицу по всем районам рабочие с листками и начинается работа, не пройдет и часу, как многие возвращаются совершенно чистыми по домам и спокойно засыпают. Только в больших районах, как Кайдаки, приходилось ходить иногда больше двух часов.
Однажды, во время такой работы, мы проходили по улице Кайдак и кидали листки. Я шел несколько отставши от других товарищей и, наметив один дом, подошел и бросил листок, идущие впереди товарищ и заметили патруль и дали мне знать, но я продолжал свою работу. Когда солдаты оказались на коротком расстоянии от меня, я, притворившись выпившим, остановился, посмотрел на них и, когда они миновали меня, прошел быстро вперед и опять приступил к работе. Товарищи же попросили у солдат защиты, якобы боясь итти по улице и, когда получили успокоительный ответ, что никого нет, тоже прошли вперед и продолжали сыпать по дворам листки. При такой осторожности более чем в два года не попал в полицию ни один разбрасывавший листки на улице, ни в заводе, и это до того приучило нас к распространению, что не чувствовалось почти никакой жуткости. Часто эти же листки вбрасывали в окна солдатских казарм и около лагерей, заносили иногда и на кирпичные заводы и клали под навес или под кирпичи, так что, убирая таковые, рабочие, несомненно, находили их. Словом, не оставалось такого места, куда бы не заносили этих листков.
Как было упомянуто выше, путем переговоров и сношений с некоторыми лицами, я напал в одном месте на существование шрифта. Понятно, что я был очень рад такой находке и поторопился сообщить об этом Морозову. После кратких соображений пришли к заключению, что его нужно поскорее взять от этих людей, иначе они легко могут провалиться, а вместе с ними провалится и шрифт. Я взял на себя ведение дипломатических переговоров по поводу получения шрифта. Лица, имевшие у себя такую драгоценность, были людьми далеко не выдержанными и воображали о себе больше, чем они были на самом деле. Я знал хорошо одного из владельцев шрифта и ценил его агитационные способности, но за болтовню страшно не любил и старался держать его в стороне, хотя, пользуясь влиянием в ремесленных организациях, он часто просил меня связаться с ними и, если окажется там что-либо неудовлетворительное, указать способ исправления. Из чувства осторожности, я отказался, тем более, что
