мянѵтое выше заключающееся въ немъ самомъ отрицательное; оно составляетъ истинно-діалектическое. Діалектика, которою, какъ отдѣльною частью логики, въ отношеніи ея цѣли и точки зрѣнія, можно сказать, совершенно пренебрегали, получаетъ тѣмъ самымъ совсѣмъ другое положеніе, И Платонова діалектика даже и въ "Парменидѣ“ и, помимо того еще прямѣе въ другихъ мѣстахъ, отчасти имѣла задачею лишь саморазложеніе и опроверженіе ограниченныхъ утвержденій, отчасти — результатомъ "ничто“ вообще. Обыкновенно діалектику считаютъ внѣшнимъ и отрицательнымъ дѣйствіемъ, не связаннымъ съ самою сутью дѣла, субъективнымъ исканіемъ, направляемымъ къ тому, чтобъ изъ пустого тщеславія колебать н разлагать то, что прочно и истинно, или приводящимъ по меньшей мѣрѣ къ "ничто“, какъ къ тщетѣ діалектически-разсматриваемаго предмета.
Кантъ придалъ діалектикѣ болѣе высокое положеніе, въ чемъ состоитъ одна изъ величайшихъ его заслугъ, лишивъ ее той кажущейся произвольности, которая присуща ей по обычному представленію, и показавъ, что она есть необходимое дѣйствіе разума. Покуда она считалась только искусствомъ мороченія и порожденія заблужденій, предполагалось просто, что она ведетъ фальшивую игру, и что вся ея сила состоитъ лишь въ прикрытіи обмана, что въ ея результатѣ получаютъ лишь мысленные извороты и субъективная видимость. Діалектическія соображенія Канта по поводу антиномій чистаго разума при ближайшемъ разсмотрѣніи, какъ это будетъ подробнѣе выяснено въ дальнѣйшемъ изложеніи этого сочиненія, правда, не заслуживаютъ большой похвалы; но общая идея, которую онъ положилъ въ основаніе и установилъ, есть объективность видимости и необходимость противорѣчія, принадлежащаго природѣ мысленныхъ опредѣленій, — правда, прежде всего поскольку эти опредѣленія прилагаются разумомъ къ вещамъ въ себѣ, но затѣмъ и въ томъ, что они суть въ самомъ разумѣ и сами въ себѣ, по своей природѣ. Этотъ результатъ, понимаемый съ своей положительной стороны, есть не что иное, какъ ихъ внутренняя отрицательность, какъ ихъ самодвижующаяся душа, принципъ всякой природной и духовной жизненности вообще. Но такъ какъ Кантъ остановился лишь на отвлеченно-отрицательной сторонѣ діалектики, то получился лишь тотъ извѣстный результатъ, что разумъ неспособенъ познавать безконечное; — странный результатъ, такъ какъ, поскольку безконечное есть разумное, то выходитъ, что разумъ неспособенъ познавать разумное.
Въ этомъ діалектическомъ, какъ оно здѣсь понимается, и тѣмъ самымъ въ приведеніи противоположнаго къ его единству или положительнаго къ отрицательному состоитъ умозрительное. Оно есть важнѣйшая, но для ненаученнаго упражненіемъ, несвободнаго мышленія и труднѣйшая его сторона. Если послѣднее предпринимаетъ попытку отрѣшиться отъ чувственнаго конкретнаго представленія и отъ резонированія, то оно должно прежде всего упражняться въ отвлеченіи, въ удержаніи опредѣленности понятій и въ познапіи изъ нихъ. Изложеніе логики съ такою цѣлью могло бы въ своемъ методѣ придерживаться вышеуказанныхъ раздѣленій, а въ отношеніи содержанія — опредѣленій отдѣльныхъ понятій, не вдаваясь еще въ діалектику. По внѣшнему
мянитое выше заключающееся в нём самом отрицательное; оно составляет истинно-диалектическое. Диалектика, которою, как отдельною частью логики, в отношении её цели и точки зрения, можно сказать, совершенно пренебрегали, получает тем самым совсем другое положение, И Платонова диалектика даже и в "Пармениде“ и, помимо того еще прямее в других местах, отчасти имела задачею лишь саморазложение и опровержение ограниченных утверждений, отчасти — результатом "ничто“ вообще. Обыкновенно диалектику считают внешним и отрицательным действием, не связанным с самою сутью дела, субъективным исканием, направляемым к тому, чтоб из пустого тщеславия колебать н разлагать то, что прочно и истинно, или приводящим по меньшей мере к "ничто“, как к тщете диалектически-рассматриваемого предмета.
Кант придал диалектике более высокое положение, в чём состоит одна из величайших его заслуг, лишив ее той кажущейся произвольности, которая присуща ей по обычному представлению, и показав, что она есть необходимое действие разума. Покуда она считалась только искусством морочения и порождения заблуждений, предполагалось просто, что она ведет фальшивую игру, и что вся её сила состоит лишь в прикрытии обмана, что в её результате получают лишь мысленные извороты и субъективная видимость. Диалектические соображения Канта по поводу антиномий чистого разума при ближайшем рассмотрении, как это будет подробнее выяснено в дальнейшем изложении этого сочинения, правда, не заслуживают большой похвалы; но общая идея, которую он положил в основание и установил, есть объективность видимости и необходимость противоречия, принадлежащего природе мысленных определений, — правда, прежде всего поскольку эти определения прилагаются разумом к вещам в себе, но затем и в том, что они суть в самом разуме и сами в себе, по своей природе. Этот результат, понимаемый с своей положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность, как их самодвижующаяся душа, принцип всякой природной и духовной жизненности вообще. Но так как Кант остановился лишь на отвлеченно-отрицательной стороне диалектики, то получился лишь тот известный результат, что разум неспособен познавать бесконечное; — странный результат, так как, поскольку бесконечное есть разумное, то выходит, что разум неспособен познавать разумное.
В этом диалектическом, как оно здесь понимается, и тем самым в приведении противоположного к его единству или положительного к отрицательному состоит умозрительное. Оно есть важнейшая, но для ненаученного упражнением, несвободного мышления и труднейшая его сторона. Если последнее предпринимает попытку отрешиться от чувственного конкретного представления и от резонирования, то оно должно прежде всего упражняться в отвлечении, в удержании определенности понятий и в познапии из них. Изложение логики с такою целью могло бы в своем методе придерживаться вышеуказанных разделений, а в отношении содержания — определений отдельных понятий, не вдаваясь еще в диалектику. По внешнему
