И я большимъ моимъ стараньемъ въ томъ успѣла,
Что я, кого бы ни взяла,
Предъ всѣми прочими найти её умѣла,
Съ летучей мыши до орла.»
— «Большое бъ, говоритъ лисица, одолженье
Твое услышать наставленье,
Когдабы ты не въ трудъ сочла.»
Какъ на каѳѐдрѣ врачъ глубоко-изучённый,
И знаньемъ, и своей особой заражонный,
Когда готовится преподавать урокъ,
Сперва впередъ и взадъ каѳедры пошагаетъ,
Съ осанкой въ носовой свой шолковый платокъ
Утрётся и потомъ ужь слово начинаетъ:
Такъ точно, на суку сорока находясь
И поученіе давать расположась,
Сперва вперёдъ и взадъ съ осанкой выступала
И справа носъ объ сукъ и слѣва подчищала.
Потомъ, принявъ лица учонѣйшаго видъ,
«Я рада всѣмъ служить, что знаю», говоритъ:
«Я не люблю свомъ таиться дарованьемъ:
Пусть пользуются всѣ открытымъ мнѣ познаньемъ.
Не такъ ли? Ты вѣдь у себя
Четыре всё ноги считала?
Но не четыре ихъ! Хоть странно для тебя,
Однако должно знать: чего бъ я ни сказала,
Безъ доказательства ещё не оставляла.
Послушай —и сама признаешься тогда:
Примѣтила ли ты когда,
Какъ скоро ступишь ты, нога твоя въ движеньи?
Когда же ты стоишь въ покойномъ положеньи,
То и нога твоя покоится тогда?
Да полно, этимъ я не всё ещё сказала,
А слушай, что теперь я стану говорить,
Что я съ большимъ трудомъ недавно лишь узнала:
Всегда, когда тебѣ случается ходить,
То ты не иначе какъ по землѣ ступаешь.
Примѣть же ты свой хвостъ —и ты тогда узнаешь,
Что всякій разъ, когда нога твоя шагнётъ,
За нею тожь и хвостъ подастся твой вперёдъ;
И какъ нога твоя то тутъ, то тамъ бываетъ,
Точнёхонько и хвостъ твой также выступаетъ,
Когда на ловлю куръ изволишь ты ходить.
Изъ этого тенерь выходитъ заключенье,
Что хвостъ твой пятою ногою долженъ быть.
И вотъ, сударыня, на ваше предложенье
Вамъ съ доказательствомъ рѣшенье.»
Какъ, право, веселитъ, что даже межъ скотовъ
Способности большихъ умовъ,
Дающихъ всѣмъ вещамъ и толкъ и объясненье!
Мнѣ это важное сороки разсужденье
Лисица разсказавъ заподлинно сама,
Примолвила при томъ отъ хитрости ума:
«Чѣмъ меньше свѣдущи скоты и чѣмъ глупѣе,
Тѣмъ въ доказательствахъ сильнѣе.»
Когда-то въ Лондонѣ хитрецъ одинъ сыскался,
Который публикѣ въ листочкахъ обѣщался,
Что въ узенькій кувшинъ онъ весь, каковъ онъ есть,
Съ руками
И съ ногами
Въ такой-то день намѣренъ влѣзть,
Причёмъ кувшину онъ рисунокъ прилагаетъ.
Почтенныхъ зрителей покорно приглашаетъ
За входъ по стольку-то платить.
Начало ровно въ шесть часовъ имѣетъ быть.
Пошли по городу листы. «Ба! что такое?
Въ кувшинъ залѣзть? Что онъ, съ ума сошолъ?
Пустое!
Гдѣ это слыхано? Да и дуракъ пойметъ,
Что способу тутъ нѣтъ,
Хоть какъ ни сталъ бы онъ ломаться
Однако, чтобы посмѣяться,
Пойдёмъ и поглядимъ, что это за чудакъ.»
Ужь съ чернью взапуски кареты поскакали;
И ѣдучи купецъ съ милордомъ доказали,
Что нѣтъ физической возможности никакъ
Ему въ кувшинѣ умѣститься.
«Положимъ — говоритъ
Жена купца — что это онъ смудритъ
И какъ-нибудь въ кувшинъ втѣснится;
Да вотъ что мудрено: какъ въ шейку-то пролѣзть?
Однако же пора: ужь безъ четверти шесть.
Эй, кучеръ, погоняй!» Полгорода, собравшись,
Почти безъ памяти на тотъ кувшинъ глядитъ,
Который хитреца великаго вмѣститъ.
«Что жь, скоро ли?» одинъ другому говоритъ:
«Пора бы ужь начать.» Кто палкою стучитъ,
Кто топаетъ ногой. Но долго дожидавшись,
Узнали, что хитрецъ и съ деньгами пропалъ.
Какихъ, подумаешь, обмановъ не бываетъ!
Тотъ тѣмъ, другой другимъ обманщикъ промышляетъ.
Вотъ я у насъ такого зналъ,
Который о себѣ въ народѣ насказалъ,
