чиваніе крышки, Жанна ушла. Стали собираться приглашенные. Жильберта пріѣхала первою и рыдая бросилось на грудь своей подруги.
Въ окно были видны экипажи, которые свертывали съ дороги и въѣзжали рысью во дворъ.
Въ обширной передней раздавались голоса. Мало-по-малу комната наполнилась женщинами, одѣтыми въ черное, которыхъ Жанна совсѣмъ не знала. Маркиза де-Кутелье и виконтесса де-Брезевилль поцѣловали ее. Вдругъ она замѣтила, что тетя Лизонъ идетъ за нею. Она нѣжно обняла ее, чѣмъ довела старую дѣву чуть не до обморока. Вошелъ Жюльенъ въ глубокомъ траурѣ, элегантный, озабоченный, довольный этимъ съѣздомъ. Онъ тихо спросилъ что-то у жены и прибавилъ конфиденціальнымъ тономъ: „Съѣхалась вся аристократія; это будетъ очень торжественно“. И онъ вышелъ, поклонившись дамамъ.
Тетя Лизонъ и графиня Жильберта однѣ оставались около Жанны во все время совершенія погребальной церемоніи. Графиня безпрестанно обнимала ее, повторяя: „Бѣдная моя милочка, бѣдная моя милочка!“
Графъ де-Фурвилль, пріѣхавъ за женой, плакалъ такъ, какъ будто потерялъ свою собственную мать.
Наступили очень печальные дни,—тѣ мрачные дни, когда домъ выглядитъ опустѣвшимъ, благодаря отсутствію одного изъ членовъ семьи, исчезнувшаго навсегда; тѣ дни, исполненные страданій, когда каждый предметъ, побывавшій въ рукахъ покойника, попадаясь на глаза, наводитъ на мысль о смерти. Ежеминутно зарождаются воспоминанія и леденятъ сердце. Вотъ ея кресло, ея зонтикъ, оставленный въ
