— Дорогая моя, на мою долю выпала трудная задача, исполнить которую должна была бы твоя мать; но такъ какъ она отказывается, то я долженъ замѣнить ее. Я не знаю, что тебѣ извѣстно въ вопросахъ жизни. Есть тайны, которыя тщательно скрываютъ отъ ребенка, въ особенности отъ дѣвочки; воображеніе ея долищо оставаться чистымъ, безукоризненно чистымъ до того самаго момента, когда мы передаемъ ее въ объятія мужчины, который отнынѣ будетъ заботиться объ ея счастьи. Онъ-то и долженъ поднять ей завѣсу, наброшенную на одну изъ сладостныхъ
тайнъ жизни. Но дѣвушка, если ея не коснулось еще никакое подозрѣніе, часто возмущается нѣсколько грубою дѣйствительностью. Уязвленная сердечно, она часто отказываетъ мужу въ томъ, что по закону человѣческому и по закону природы есть его безусловное право. Больше я ничего не могу сказать тебѣ, дорогая моя, но не забывай только того, что ты вся вполнѣ принадлежишь твоему мужу.
Что она знала? О чемъ могла она догадываться? Она содрогалась, подавленная тягостнымъ, мучительнымъ предчувствіемъ.
Они вернулись домой и удивленные остановились у порога гостиной. Мадамъ Аделаида рыдала на груди Жюльена. Ея слезы, обильныя слезы, какъ бы подъ вліяніемъ кузнечныхъ мѣховъ, казалось, выходили одновременно изъ носа, изо рта и изъ глазъ, а молодой человѣкъ, растерянный, неловкій, прддерживалъ убитую горемъ полновѣсную женщину, передававшую ему свою милую, дорогую, обожаемую дочку.
Баронъ кинулся къ нимъ.
— О, пожалуйста, безъ сценъ, безъ нѣжностей, прошу васъ, — и, взявъ жену, онъ усадилъ ее въ кресло, тогда какъ она вытирала слезы. Затѣмъ, обращаясь къ Жаннѣ, онъ сказалъ:
