Передо мной, подъ выдающейся крышей навѣса, стоитъ старикъ крестьянинъ, созерцающій въ эту минуту гнѣздо цапли, виднѣющееся на ближайшей постройкѣ. Крестьянинъ этотъ, Гринъ Ярема, очень старъ: ему около девяноста лѣтъ. Онъ многое пережилъ и не забылъ ничего изъ пережитаго; это видно изъ его умнаго, задумчиваго лица; это прочтетъ въ его физіономій всякій, умѣющій читать на человѣческихъ лицахъ ту правду, которую пишутъ на нихъ годы прожитыхъ заботъ и размышленій.
Старикъ смотритъ на гнѣздо и, улыбаясь добродушной улыбкой, говоритъ:
— Чудныя созданья эти цапли! Мнѣ припоминается одна штука, которую я никогда не забуду. Коль угодно вашей милости, я разскажу вамъ. Давно это было; у нэсъ на хатѣ тоже было гнѣздо цапли и поселилась въ немъ пара цапель. Въ гнѣздѣ уже были яйца, какъ намъ — молокососы мы тогда были — пришла въ голову глупая шутка: взяли мы одно гусиное яйце, подкараулили когда самецъ улетѣлъ въ болото за лягушками, да въ это время и обмѣнили одно изъ яицъ въ гнѣздѣ на наше гусиное. Помню я, какъ я влѣзъ за этимъ на крышу, какъ самка-цапля слѣтела съ гнѣзда и, пока я обмѣнивалъ незамѣтно яйцо, все лѣтала кругомъ, жалобно покрикивая. Ну вотъ! Гнѣзда то вѣдь она не бросила и вывела таки птенцовъ; изъ нашего гусинаго яйца тоже вывелся гусенокъ. Посмотрѣли бы вы съ какимъ удивленіемъ и точно съ отвращеніемъ осматривалъ самецъ чужаго птенца, какъ онъ бормоталъ
Передо мной, под выдающейся крышей навеса, стоит старик крестьянин, созерцающий в эту минуту гнездо цапли, виднеющееся на ближайшей постройке. Крестьянин этот, Грин Ярема, очень стар: ему около девяноста лет. Он многое пережил и не забыл ничего из пережитого; это видно из его умного, задумчивого лица; это прочтет в его физиономий всякий, умеющий читать на человеческих лицах ту правду, которую пишут на них годы прожитых забот и размышлений.
Старик смотрит на гнездо и, улыбаясь добродушной улыбкой, говорит:
— Чудные созданья эти цапли! Мне припоминается одна штука, которую я никогда не забуду. Коль угодно вашей милости, я расскажу вам. Давно это было; у нэс на хате тоже было гнездо цапли и поселилась в нём пара цапель. В гнезде уже были яйца, как нам — молокососы мы тогда были — пришла в голову глупая шутка: взяли мы одно гусиное яйце, подкараулили когда самец улетел в болото за лягушками, да в это время и обменили одно из яиц в гнезде на наше гусиное. Помню я, как я влез за этим на крышу, как самка-цапля слетела с гнезда и, пока я обменивал незаметно яйцо, всё летала кругом, жалобно покрикивая. Ну вот! Гнезда то ведь она не бросила и вывела таки птенцов; из нашего гусиного яйца тоже вывелся гусенок. Посмотрели бы вы с каким удивлением и точно с отвращением осматривал самец чужего птенца, как он бормотал
