борьбою чувство собственнаго достоинства тупѣетъ окончательно, энергія и духъ предпріимчивости гаснутъ; наступаютъ полная распущенность и деморализація,—и нищій по профессіи готовъ во всей своей красѣ! Нищій, теряя вѣру въ себя и въ свои силы, и пріучаясь смотрѣть изъ чужихъ рукъ на средства къ существованію, естественнымъ порядкомъ утрачиваетъ неощутительно способность и охоту къ труду и, такимъ образомъ, превращается въ лѣнтяя и дармоѣда по призванію.
На основаніи этихъ соображеній, весьма трудно различать, гдѣ нищенство изъ «состоянія» переходитъ въ «дѣйствіе» или, другими словами, гдѣ оно изъ вынужденнаго крайностью и случайнаго положенія превращается въ добровольное, привычное ремесло. Въ сущности, оба эти вида «нищенскаго образа» суть ничто иное, какъ различныя степени одного и того же явленія, подобно тому, какъ въ патологіи различаются острая и хроническая формы одного и того же недуга. Разсматривая нищенство, какъ язву общественнаго организма, всего правдоподобнѣе сравнить его вышеозначенные виды именно—съ острой, легко поддающейся излѣченію, и трудно излѣчимой, застарѣлой, хронической формами данной болѣзни. Съ этой точки зрѣнія мы и постараемся разгруппировать многообразныя проявленія столичнаго нищенства въ доступныхъ наблюденію предѣлахъ. Начнемъ, прежде всего, съ фактовъ нищенства острой формы, обусловленнаго только временнымъ лишеніемъ средствъ къ пропитанію, подъ вліяніемъ случайныхъ причинъ.
Нищенство этой группы комплектуется главнымъ образомъ, какъ мы въ своемъ мѣстѣ указывали, неудачниками изъ пришлыхъ крестьянъ, или явившихся въ столицу на заработки и обманувшихся въ своемъ разсчетѣ, или почему либо оставшихся безъ мѣста и безъ работы, которыми они передъ этимъ пользовались. Нищенствующіе этой категоріи дѣйствительно представляютъ собою случайный элементъ и, въ большинствѣ случаевъ, ничего не имѣютъ общаго съ тѣми потерянными, деморализованными профессіональными попрошайками, которые составляютъ сущность разсматриваемой язвы.
Крестьянинъ, воспитанный вѣковой школой лютой нужды и лишеній, усвоилъ себѣ такой житейскій взглядъ, что никому-де отъ «сумы, да отъ тюрьмы зарекаться не слѣдъ». Поэтому, доведенный до крайности, онъ нерѣдко идетъ «побираться», не чувствуя въ этомъ ничего постыднаго, въ наивно-патріархальной вѣрѣ встрѣтить со сто-
борьбою чувство собственного достоинства тупеет окончательно, энергия и дух предприимчивости гаснут; наступают полная распущенность и деморализация, — и нищий по профессии готов во всей своей красе! Нищий, теряя веру в себя и в свои силы, и приучаясь смотреть из чужих рук на средства к существованию, естественным порядком утрачивает неощутительно способность и охоту к труду и, таким образом, превращается в лентяя и дармоеда по призванию.
На основании этих соображений, весьма трудно различать, где нищенство из «состояния» переходит в «действие» или, другими словами, где оно из вынужденного крайностью и случайного положения превращается в добровольное, привычное ремесло. В сущности, оба эти вида «нищенского образа» суть ничто иное, как различные степени одного и того же явления, подобно тому, как в патологии различаются острая и хроническая формы одного и того же недуга. Рассматривая нищенство, как язву общественного организма, всего правдоподобнее сравнить его вышеозначенные виды именно — с острой, легко поддающейся излечению, и трудно излечимой, застарелой, хронической формами данной болезни. С этой точки зрения мы и постараемся разгруппировать многообразные проявления столичного нищенства в доступных наблюдению пределах. Начнем, прежде всего, с фактов нищенства острой формы, обусловленного только временным лишением средств к пропитанию, под влиянием случайных причин.
Нищенство этой группы комплектуется главным образом, как мы в своем месте указывали, неудачниками из пришлых крестьян, или явившихся в столицу на заработки и обманувшихся в своем расчете, или почему-либо оставшихся без места и без работы, которыми они перед этим пользовались. Нищенствующие этой категории действительно представляют собою случайный элемент и, в большинстве случаев, ничего не имеют общего с теми потерянными, деморализованными профессиональными попрошайками, которые составляют сущность рассматриваемой язвы.
Крестьянин, воспитанный вековой школой лютой нужды и лишений, усвоил себе такой житейский взгляд, что никому-де от «сумы, да от тюрьмы зарекаться не след». Поэтому, доведенный до крайности, он нередко идет «побираться», не чувствуя в этом ничего постыдного, в наивно патриархальной вере встретить со сто-
