годы 403—394. Среди этой темной полосы вырѣзывается яркимъ, точно молніеноснымъ эпизодомъ процессъ Сократа, въ 399 г. На первый взглядъ въ немъ все кажется загадкой, въ такой мѣрѣ мы чувствуемъ безпомощность истолковать изолированный фактъ.
Если Сократа собирались судить какъ первоучителя олигархіи, то непонятно, почему его не привлекли къ обвиненію немедленно послѣ паденія олигархическихъ правительствъ въ 411 г. или въ 403 г.; почему онъ оказался особенно опаснымъ въ 399 г.? Съ другой стороны, въ моментъ примиренія партій въ 403 г. аѳинскій народъ рѣшилъ амнистировать бывшихъ враговъ демократіи; представляется мало вѣроятнымъ, чтобъ демократическіе политики нарушили обѣщаніе и притянули на судъ безоружнаго и, повидимому, политически уже безвреднаго старика по какому-либо партійному обвиненію. У насъ есть къ тому же указанія на значительную терпимость, установившуюся въ реставрированной демократіи; такъ, мы знаемъ, что Андокидъ, одинъ изъ вліятельныхъ членовъ гетерій, обвинявшійся въ 415 году въ связи съ процессомъ гермокопидовъ, послѣ амнистіи вернулся въ Аѳины, реабилитировалъ себя отъ обвиненія и настолько поднялся въ довѣріи демоса, что уже въ 392 году могъ выступить въ посольствѣ, отправленномъ въ Спарту. По всему видно, что обвиненіе, предъявленное Сократу, исходило не отъ партійно-политическихъ мотивовъ. Но оно вообще звучитъ странно: Сократъ обвинялся «въ пренебреженіи къ богамъ своей родины, во введеніи новыхъ боговъ и въ развращеніи юношества». Это — формула религіозно-политическаго процесса въ томъ духѣ, какъ его построилъ Діопейѳъ для преслѣдованія софистовъ и ученыхъ. Сократъ былъ однимъ изъ самыхъ видныхъ просвѣтителей и діалектиковъ послѣдней трети V вѣка. Но вѣдь эпоха его опасныхъ матеріалистическихъ популяризацій давно миновала. Если Сократа не притянули на судъ послѣ «Облаковъ» Аристофана въ 422 году, то какое основаніе было обвинять его въ 399 г., когда и Сократъ ушелъ отъ физики, и, съ другой стороны, само аѳинское общество перестало быть такимъ національно-исключительнымъ въ религіи, допустило въ свою среду много новыхъ вѣрованій и обрядовъ и къ тому же — что весьма важно — заключало въ себѣ множество совсѣмъ невѣрующихъ людей? Явно, старая инквизиціонная формула покрыла что-то совсѣмъ постороннее, имѣющее мало общаго съ просвѣтительной дѣятельностью Сократа.
Всмотрѣвшись внимательно въ источники, излагающіе намъ дѣло Сократа, мы, можетъ быть, окажемся уже не въ столь затруднительномъ положеніи. Передъ нами выяснится не только основаніе самаго суда надъ великимъ аѳинскимъ софистомъ, но и его общественно-политическая обстановка. Если только не поддаваться обычнымъ отвлеченнымъ и выспреннимъ фразамъ о томъ, что въ 399 г. невѣжественная и завистливая толпа засудила міровую правду, то выясненіе реальныхъ обстоятельствъ, лежащихъ въ основѣ процесса, можетъ пролить свѣтъ и на глубокія внутреннія настроенія аѳинскаго общества, и тогда обратно перестанетъ рѣзать насъ своею загадочностью и само дѣло Сократа.
Прежде всего необходимо дать себѣ отчетъ въ характерѣ дошедшихъ до насъ апологій Сократа. Оба ученика, взявшіе на себя его защиту, Платонъ и Ксенофонтъ, пишутъ значительно позже процесса ; иныя подробности успѣли потерять остроту интереса, забыться. Они пишутъ оба (Платонъ въ «Апологіи», Ксенофонтъ въ «Воспоминаніяхъ») не прямой отчетъ о ходѣ дѣла, сколько оно было имъ извѣстно, а отвѣчаютъ на литературное обвиненіе памяти учителя: отсюда новый рядъ умолчаній и нѣкоторое уклоненіе въ сторону, вызванное полемикой. Наконецъ, они пишутъ, обращаясь къ тому самому аѳинскому обществу, которое осудило Сократа, и цѣль ихъ — опять водвориться въ этомъ обществѣ, примирить его со своимъ ученіемъ и внушить ему свое пониманіе учителя. Дѣло въ томъ, что тотчасъ же послѣ смерти Сократа въ его школѣ произошелъ намѣчавшійся уже раньше расколъ между бѣдными и богатыми, между двумя группами, которыя обратились потомъ въ секты киниковъ и платониковъ. Высоко-аристократическій Платонъ, исполненный пренебреженія къ пролетарію Антисѳену, не забываетъ вставить въ «Апологію» Сократа, будто бы произнесенную передъ судьями, стрѣлу, которая направлена противъ этого соперника, «лжеученика» Сократова. Ксенофонтъ, правда, не занимается такой полемикой съ плебеями, но старается представить Сократа въ общеніи съ самымъ приличнымъ свѣтскимъ обществомъ, въ томъ числѣ съ богатой куртизанкой Ѳеодотой; что же касается черни, то Сократъ будто бы смотрѣлъ на нее свысока. Къ нашему большому сожалѣнію, мы не имѣемъ ни одной строки, ни одного звука о Сократѣ изъ школы киниковъ; приходится довольствоваться двумя изображеніями писателей, пристрастныхъ въ одномъ и томъ же направленіи.
Платонъ поступаетъ чрезвычайно рѣшительно. Въ Апологіи Сократа онъ поднимается надъ всѣми вопросами политической дѣйствительности и произноситъ моральную проповѣдь: вы, аѳиняне, не замѣтили, что среди васъ жила совѣсть ваша въ лицѣ умнѣйшаго учителя Аѳинъ; вы не стерпѣли этого врага лицемѣрія и чванства, этого безпощаднаго критика общественныхъ нравовъ, въ которомъ горѣло чувство правды, который всегда зналъ вѣрный путь, подсказанный ему внутреннимъ голосомъ. Сократъ — мученикъ за непонятую массой великую идею, пророкъ, посланный аѳинянамъ на ихъ спасеніе, носитель боже-
