что было жалко смотрѣть. Отъ дома неслись звуки гитары, которые и вели меня изъ аллеи въ аллею. На террасѣ находилась богато одѣтая женщина съ напудреннымъ лицомъ и загорѣлой шеей, и два молодыхъ человѣка въ ливреяхъ. Какъ разъ когда я подходилъ, дама пѣла нѣсколько сиплымъ, но пріятнымъ голосомъ очень извѣстную мнѣ пѣсню:
|
„Волынщикъ, мой волынщикъ, |
Такъ какъ я зналъ слова этой пѣсни и считалъ ихъ не слишкомъ пристойными, то очень удивился, какъ можетъ пѣть такую пѣсню приличная и нарядная дама. Передъ компаніей стоялъ кофейный приборъ и ликеры, скатерть была залита въ нѣсколькихъ мѣстахъ и на полу валялись апельсинныя корки. Дама отбросила гитару, которую на лету поймалъ одинъ изъ кавалеровъ, и разстегнувъ лифъ, проговорила: „уфъ! ну, я наѣлась! не знаю, какъ вы?“
Тутъ она замѣтила меня и стала махать рукою, приглашая къ столу. Молодые люди вскочили было при моемъ приближеніи, но потомъ опять опустились на стулья, не представляясь мнѣ. „Садитесь, будьте гостемъ!“ сказала дама и наклонилась всѣмъ тѣломъ, при чемъ ея груди какъ-то неестестественно колыхнулись, видныя черезъ большое декольте. Ея тѣло, начиная съ шеи, не было ни набѣлено, ни напудрено и было похоже, что на туловище изъ амбры поставили алебастровую голову. Но она была чудо какъ хороша, эта дама! Кавалеры не напоминали маркизовъ. Несмотря на странность этой картины, я почтительно снялъ шляпу и поклонившись, спросилъ, не г-жу ли Риди я имѣю удовольствіе и честь видѣть. Синьора
что было жалко смотреть. От дома неслись звуки гитары, которые и вели меня из аллеи в аллею. На террасе находилась богато одетая женщина с напудренным лицом и загорелой шеей, и два молодых человека в ливреях. Как раз когда я подходил, дама пела несколько сиплым, но приятным голосом очень известную мне песню:
|
„Волынщик, мой волынщик, |
Так как я знал слова этой песни и считал их не слишком пристойными, то очень удивился, как может петь такую песню приличная и нарядная дама. Перед компанией стоял кофейный прибор и ликеры, скатерть была залита в нескольких местах и на полу валялись апельсинные корки. Дама отбросила гитару, которую на лету поймал один из кавалеров, и расстегнув лиф, проговорила: „уф! ну, я наелась! не знаю, как вы?“
Тут она заметила меня и стала махать рукою, приглашая к столу. Молодые люди вскочили было при моем приближении, но потом опять опустились на стулья, не представляясь мне. „Садитесь, будьте гостем!“ сказала дама и наклонилась всем телом, при чём её груди как-то неестестественно колыхнулись, видные через большое декольте. Её тело, начиная с шеи, не было ни набелено, ни напудрено и было похоже, что на туловище из амбры поставили алебастровую голову. Но она была чудо как хороша, эта дама! Кавалеры не напоминали маркизов. Несмотря на странность этой картины, я почтительно снял шляпу и поклонившись, спросил, не г-жу ли Риди я имею удовольствие и честь видеть. Синьора
