Екатерина Павловна и Андрей Семеновичъ слушали его молча, а можетъ быть, и совсѣмъ не слушали, потому что, когда онъ кончилъ, Катенька проговорила совсѣмъ не на тему очень обыкновенную, почти вульгарную фразу. Она сказала:
— Вы насъ совѣмъ забыли, Андрей Семеновичъ, не годится такъ поступать съ друзьями. Во-первыхъ, Сережа уже сколько времени пріѣхалъ, а во-вторыхъ, вы и въ его отсутствіе могли бы заглянуть къ намъ, потому что безъ Сережи мнѣ было еще скучнѣе.
— Я не думалъ, что вы способны скучать, Екатерина Павловна, — отвѣтилъ офицеръ серьезно.
— Почему же мнѣ и не скучать? Скуку нельзя привить, какъ оспу въ дѣтствѣ, хотя было бы, конечно, недурно, чтобы всѣ гадости прививались намъ заранѣе…
— А вы считаете скуку за гадость?
— Что-же она такое, какъ не гадость? Человѣкъ долженъ быть здоровъ, дѣятеленъ и веселъ, а всѣ эти тамъ настроенія, тоска, безнадежныя любви — по моему это просто болѣзни. Отъ нихъ нужно пить микстуру или прижигать ихъ ляписомъ.
— Повѣрьте, Екатерина Павловна, что не все на свѣтѣ можно прижечь ляписомъ. Это, конечно, очень благоразумно и гигіенично, то, что вы говорите, но я сомнѣваюсь, чтобы это было вполнѣ вѣрно.
— Я удивляюсь, какъ вы можете въ такія сумерки вести салонный разговоръ, — фыркнулъ Сергѣй Павловичъ.
— Во-первыхъ, хотя „янтарь и отразился въ моихъ малиновыхъ глазахъ“, но сумерки я нахожу сырыми, а во-вторыхъ, нашъ разговоръ вовсе не салонный, и я бы назвала его скорѣе обмѣномъ мыслей…
— Въ васъ есть какая-то перемѣна, Екатерина Павловна, — отозвался Андрей Семеновичъ, Вы сильно измѣнились за послѣднее время.
Екатерина Павловна и Андрей Семенович слушали его молча, а может быть, и совсем не слушали, потому что, когда он кончил, Катенька проговорила совсем не на тему очень обыкновенную, почти вульгарную фразу. Она сказала:
— Вы нас совсем забыли, Андрей Семенович, не годится так поступать с друзьями. Во-первых, Сережа уже сколько времени приехал, а во-вторых, вы и в его отсутствие могли бы заглянуть к нам, потому что без Сережи мне было еще скучнее.
— Я не думал, что вы способны скучать, Екатерина Павловна, — ответил офицер серьезно.
— Почему же мне и не скучать? Скуку нельзя привить, как оспу в детстве, хотя было бы, конечно, недурно, чтобы все гадости прививались нам заранее…
— А вы считаете скуку за гадость?
— Что же она такое, как не гадость? Человек должен быть здоров, деятелен и весел, а все эти там настроения, тоска, безнадежные любви — по моему это просто болезни. От них нужно пить микстуру или прижигать их ляписом.
— Поверьте, Екатерина Павловна, что не всё на свете можно прижечь ляписом. Это, конечно, очень благоразумно и гигиенично, то, что вы говорите, но я сомневаюсь, чтобы это было вполне верно.
— Я удивляюсь, как вы можете в такие сумерки вести салонный разговор, — фыркнул Сергей Павлович.
— Во-первых, хотя „янтарь и отразился в моих малиновых глазах“, но сумерки я нахожу сырыми, а во-вторых, наш разговор вовсе не салонный, и я бы назвала его скорее обменом мыслей…
— В вас есть какая-то перемена, Екатерина Павловна, — отозвался Андрей Семенович, Вы сильно изменились за последнее время.
