нивелировку: никто не смеет ничего сказать, у каждого из них своя роль. Скажешь им что-нибудь, — они говорят: «Я только двери открываю!» или: «Я только в шахматы играю!»… И тот считался тактичнее, который о политике никогда не упоминал. По отношению к Распутину они делились на две части: все знали о нем, но некоторые вели знакомство и пытались на него опереться, а некоторые с ним совершенно не были знакомы… Так, например, Нарышкина, старая женщина, жившая здесь постоянно, когда с ней заговоришь о Распутине, то она говорит, что она такого не знает. Между тем она остается там служить… Ведь Тютчева, когда узнала о нем, не стала служить, а Нарышкина, которая знает о нем, видит его влияние, говорит: «Я не знаю, нет!.. Я не знаю его, — я закрываю глаза»… Фредерикс, который видит, что Распутин ведет к гибели, когда ему говоришь об этом, отвечает: «Нет, я такого не знаю!.. Я этого мужика не знаю»… — Таково желание: и оставаться там и, вместе с тем, закрывать глаза на подобные явления… Нилов, как мне передавали, пробовал действовать против Распутина… Но раз или два его оборвали, — и он перестал… Он стал вести свои дела насчет выпивки, не касаясь уже насчет политики… Воейков, единственный человек, который, как мне казалось, мог что-нибудь сделать; но и тот клялся, что он влиял, но из этого ничего не вышло… В последний раз (когда я получил отставку), я все ему объяснил, — он сказал мне: «Да, что же делать, мы все идем к гибели!»…
Соколов. — Вам известно его отношение к Германии с одной стороны, и к союзу нашему с Англией, Францией и Италией — с другой?
Хвостов. — Я с ним беседовал по этому поводу: он, в этом отношении, был определенно за войну… Может быть, потому, что он знал мое мнение…
Соколов. — Граф Фредерикс имел большое личное влияние на Царское Село?
Хвостов. — Бог его знает…
Соколов. — Может быть у него были другие лица, влиявшие на бывшего императора: его личный секретарь, чиновник для поручений?
Хвостов. — Я не знаю. Я знал только, что его дочь за Воейковым…
Соколов. — А лиц, окружавших Воейкова и Фредерикса, вы не знали?
Хвостов. — После меня появился какой-то Гротгус[*]…
Соколов. — А Гротгуса вы сами не знаете?
Хвостов. — Нет. Потом, Мейендорф, Бенкендорф, — они производили вполне казачье впечатление: ходили в папахах…
Соколов. — А полковника Ломана вы не знали?
Хвостов. — Я слышал о нем, видел его… Это был приятель Белецкого.
