Беляев. — Все материалы, которые мы предъявляли союзникам, весь перечень наших потребностей, которые мы заявляли.
Иванов. — По снаряжению?
Беляев. — По снабжению. За эти материалы я чрезвычайно боялся… не дай бог, если их возьмет толпа. Это были все исключительные данные, весь перечень потребностей военного министерства. Я считал совершенно невозможным передать их в ведение громящей толпы. Ведь мне сказали, что громят мою квартиру. Я до сих пор не знаю, что сделали с моею квартирою.
Председатель. — Громили вашу квартиру на Николаевской, а известные действия вы произвели на Мойке.
Беляев. — Я имел полное основание предполагать, что громили и искали меня… Когда узнали, что меня не было на Николаевской — у меня есть родственница, которая живет недалеко, в доме того же домохозяина, на Звенигородской, — дворники, вероятно, сказали, что очень может быть, что я там. И там были, направились к ней на квартиру. Она мне оттуда сказала по телефону. Я имел полное основание предполагать, ожидать, что придут и сюда, на Мойку. Меня искали, и, поэтому, я не признал возможным оставить материалы, которые у меня еще оставались.
Председатель. — Хотя непосредственной опасности тому месту, где вы находились, не было.
Беляев. — Но я считал, что, может быть, будет поздно, когда придут громить. Придут, раздобудут бумаги…
Апушкин.— А операция сожжения когда началась?
Беляев. — Началась… Я ушел около 3½—4 часов. Это продолжалось каких-нибудь 20 минут.
Апушкин. — А приготовления к операции были?
Беляев. — Я лично не приготовлял.
Апушкин. — А вы отдали приказание об этом когда?
Беляев. — Я помню, когда был в Адмиралтействе, то передал по телефону своему секретарю, чтобы, если будет опасность разгрома, у него были шифры и т. д., он все уничтожил. Он говорил, что у него было приготовлено, разложено, что у него имеется.
Апушкин. — Это было когда?
Беляев. — Это было ночью, с понедельника на вторник, когда мы были в Адмиралтействе, с 27 на 28.
Апушкин. — С 27 на 28. А сожжение последовало 1-го?
Беляев. — Да, верно.
Апушкин. — За исключением нескольких бумаг?
Беляев. — За исключением одной записки, которая была мне передана нашими союзниками и которая представляла секрет. Я ее положил в отдельный маленький ящик, думая, что когда-нибудь увидят, что собственно никаких бумаг нет, эта бумага останется в маленьком ящике, не в шкапу.
