безпристрастнымъ тономъ. Замѣтно, что бѣлокриницкіе относятся къ „рамуну“ спокойнѣе и доброжелательнѣе. Бѣглопоповцы—съ большимъ раздраженіемъ…
— Тоже и турчинъ озоровалъ много…—прибавляетъ Игнатъ.—Много у его етого озорства было̀…
— Особливо какъ русскій царь сталъ наступать на турецкаго,—говорить Иванъ…—Тутъ вся азіятчина поднялась, какъ хмара… и курдъ, и албанѐсъ, и черкесъ, всякая, словомъ сказать, урвань, все одно, какъ тая саранча. Ну, мы тогда свое село шанцемъ окопали, калавуры держали, думали, и намъ войну сдѣлаеть. А не сдѣлалъ. Есть тутъ, километра съ четыре отъ насъ—деревнюшка молдаванская. Тую пограбилъ чисто. Прибѣгли къ намъ молдавана: „помоги, кажуть, Игнатъ-казакъ! Черкесъ набѣжалъ“. Мы, человѣкъ со сто, сѣли на коней, айда, какъ на пожаръ. А черкесы возы накладывають. Увидали насъ, кричать: „Зачѣмъ Игнатъ пришелъ? Смотри, липованъ, за своя хатка!“ Значить, мы васъ не трогаемъ, и вы не у свое дѣло не лѣзьте. Ну, мы повернули да назадъ.
— Такъ и ограбили молдаванъ?
— Пограбили. Убить никого не убили. Болгаръ, правда, порѣзали-таки не мало. Руснаковъ (хохловъ) тоже кое-гдѣ попортили. А къ намъ, бывало, подъѣдеть подъ шанецъ, вертится на конѣ, какъ той комаръ, и кричитъ: „не бойся, липованъ, твоя не тронемъ“. Болгаръ послѣ, какъ русскіе войски Тульчу заступали, хуже лютовалъ.
Лодка дѣлаетъ поворотъ, и мы выплываемъ на чистое мѣсто, у самаго берега. Баги (виноградники) кончились, пошло жнивье, на выпуклой косѣ желтѣютъ нивы, виднѣется стогъ, около стога расчищенъ токъ и начата молотьба. Но работа брошена недоконченной. Кругомъ ни души, надъ раскиданными для молотьбы снопами, важно озираясь, стоитъ огромный аистъ и скачутъ суетливыя вороны и галки.
— Это чей гарманъ?—спрашиваетъ Иванъ.—Для чего не работають?
— Родіона,—угрюмо отвѣчаетъ черный гребецъ. — Только принялся съ сыномъ молотить, а ихъ и взяли.
Лодка опять уплываетъ въ извилину плавни, гарманъ скрывается отъ глазъ, но воспоминаніе о грустномъ зрѣлищѣ даетъ новое направленіе мыслямъ.
Мнѣ невольно вспомнилась вчерашняя картина—толпа сарыкіойскихъ узниковъ и равнодушныя лица румынскихъ солдатъ: ни злобы, ни возбужденія, присущаго усмиренію бунта!.. Не было ни выстрѣловъ, ни борьбы, ни сопротивленія! Скромный
