вышелъ ко мнѣ на встрѣчу. Оттого ли, что я провелъ ночь подъ его кровомъ, по другой ли какой причинѣ, только Хорь гораздо ласковѣе вчерашняго обошелся со мной.
— Самоваръ тебѣ готовъ, — сказалъ онъ мнѣ съ улыбкой: — пойдемъ чай пить.
Мы усѣлись около стола. Здоровая баба, одна изъ его невѣстокъ, принесла горшокъ съ молокомъ. Всѣ его сыновья поочередно входили въ избу. — „Что у тебя за рослый народъ!“ замѣтилъ я старику.
— Да, — промолвилъ онъ, откусывая крошечный кусокъ сахару: — на меня, да на мою старуху жаловаться, кажись, имъ нечего.
— И всѣ съ тобой живутъ?
— Всѣ. Сами хотятъ, такъ и живутъ.
— И всѣ женаты?
— Вонъ одинъ, пострѣлъ, не женится, — отвѣчалъ онъ, указывая на Ѳедю, который по прежнему прислонился къ двери. — Васька, тотъ еще молодъ, тому погодить можно.
— А что мнѣ жениться? — возразилъ Ѳедя: — мнѣ и такъ хорошо. На что мнѣ жена? Лаяться съ ней, что-ли?
— Ну, ужъ ты…. ужъ я тебя знаю! кольца серебряныя носишь…. Тебѣ бы все съ дворовыми дѣвками нюхаться…. „Полноте, безстыдники!“ продолжалъ старикъ, передразнивая горничныхъ. — Ужъ я тебя знаю, бѣлоручка ты этакой!
— А въ бабѣ-то что хорошаго?
— Баба — работница, — важно замѣтилъ Хорь. — Баба мужику слуга.
— Да на что мнѣ работница?
— То-то, чужими руками жаръ загребать любишь. Знаемъ мы вашего брата.
— Ну, жени меня, коли такъ. А? что? Что-жъ ты молчишь?
— Ну полно, полно, балагуръ. Вишь, барина мы сь то-
