— Вы сами дуракъ, — отвѣчалъ ему шопотомъ недовольный Варнава.
Повердовня же минуту подумалъ, крѣпко взялъ Ахиллу за руку, приподнялся съ нимъ вмѣстѣ и отъ лица обоихъ проговорилъ:
Мы станемъ свято твою память чтить.
Хранить ее на многія и счастливыя лѣта.
Позволь, о свѣтлый духъ, тебя молить:
Да услышана будетъ молитва эта!
И затѣмъ они, покрытые рукоплесканіями, сѣли.
— Вотъ видишь, а ты опять никакихъ и стиховъ не знаешь, — укорилъ Варнаву дьяконъ Ахилла; а Повердовня въ эти минуты опять вспрыгнулъ уже и произнесъ, обращаясь къ хозяйкѣ дома:
Матреной ты наречена
И всѣмъ женамъ предпочтена.
Ура!
— Что̀ это за капитанъ! Это совсѣмъ душа общества, — похвалила Повердовню хозяйка.
— А ты все ничего! — надоѣдалъ Варнавѣ дьяконъ.
— Давайте всѣ говорить стихи!
— Всѣ! всѣ! Пусть исправникъ начинаетъ!
— А что жъ такое: я начну! — отвѣчалъ исправникъ. — Безъ церемоніи: кто что можетъ, тотъ и читай.
— Начинайте! Да что жъ такое, ротмистръ! ей-Богу, начинайте!
Ротмистръ Порохонцевъ всталъ, поднялъ вровень съ лицомъ кубокъ и, посмотрѣвъ сквозь вино на огонь, началъ:
Когда деспотъ отъ власти отрекался,
Желая Русь какъ жертву усыпить,
Чтобы потомъ вѣрнѣй ее сгубить,
Свободы голосъ вдругъ раздался,
И Русь на громкій братскій зовъ
Могла бъ воспрянуть изъ оковъ.
Тогда какъ тать ночной, боящійся разсвѣта,
Позорно ты бѣжалъ отъ друга и поэта
Взывавшаго: грѣхи жидовъ,
Отступничество уніатовъ,
Всѣ прегрѣшенія сарматовъ
Принять я на душу готовъ,
Лишь только бъ русскому народу
Могъ возвратить его свободу!
Ура!
— Всѣ читаютъ, а ты ничего! — опять отнесся къ Пре-