— Забавная!
Протопопъ улыбнулся и махнулъ рукой, а Николай Аѳанасьевичъ поправилъ Ахиллу, твердо сказавъ ему:
— Утѣшительница, сударь, утѣшительница, а не забавница.
— Что ты ему внушаешь, Никола. Ты лучше разскажи, какъ она тебя ожесточила-то? Какъ откупъ-то сдѣлала? — посовѣтовалъ протопопъ.
— Что, отецъ протопопъ, старое это, сударь.
— Наитеплѣйше это у него выходитъ, когда онъ разсказываетъ, какъ онъ ожесточился, — обратился Туберозовъ къ присутствующимъ.
— А ужъ такъ, батушка, она, госпожа моя, умѣла человѣка и ожесточить и утѣшить, и ожесточала и утѣшала, какъ развѣ только одинъ ангелъ Господень можетъ утѣшить, — сейчасъ же отозвался карликъ. — Въ сокровенную души, бывало, человѣка проникнетъ и утѣшитъ, и мановеніемъ своимъ всю благую для него на земли совершитъ.
— А ты, въ самомъ дѣлѣ, разскажи, какъ это ты ожесточенъ былъ?
— Да, разскажи, Николаша, разскажи!
— Что жъ, милостивые государи, смѣетесь ли вы, или не смѣетесь, а вправду интересуетесь объ этомъ слышать, но если вся компанія желаетъ, то уже я ослушаться не смѣю, разскажу.
— Пожалуйста, Николай Аѳанасьичъ, разсказывай.
— Разскажу, — отвѣчалъ, улыбнувшись, карликъ: — разскажу, потому что повѣсть эта даже и пріятна. — Съ этими словами карликъ началъ:
— Это всего было чрезъ годъ какъ они меня у прежнихъ господъ купили. Я прожилъ этотъ годокъ въ ужасной грусти, потому что былъ оторванъ, знаете, отъ крови родной и отъ фамиліи. Разумѣется, виду этого, что грущу, я не подавалъ, чтобы какъ помѣщицѣ о томъ не донесли, или бы сами онѣ не замѣтили; но только все это было втунѣ, потому что покойница все это провидѣли. Стали приближаться мои именины, онѣ и изволятъ говорить:
«— Какой же, говорятъ, я тебѣ, Николай, подарокъ подарю?
