— Что же дѣлать? Я, вѣдь, голубчикъ, и самъ этому не радъ, но противъ хвакта не попрешь.
— Что за «хвактъ» еще? что за фактъ ты открылъ?
— Да это, отецъ Савелій… зачѣмъ васъ смущать? Вы себѣ читайте свою Буніану и вѣруйте въ своей простотѣ, какъ и прежде сего вѣровали.
— Оставь ты моего Буніана и не заботься о моей простотѣ, а посуди, что̀ ты на себя говоришь?
— Что же дѣлать? хвактъ! — отвѣчалъ, вздохнувъ, Ахилла.
Туберозовъ, смутясь, всталъ и потребовалъ, чтобъ Ахилла непремѣнно и сейчасъ же открылъ ему фактъ, изъ коего могутъ проистекать сомнѣнія въ существованіи Бога.
— Хвактъ этотъ по каждому человѣку прыгаетъ, — отвѣчалъ дьяконъ, и объяснилъ, что это блоха, а блоху всякій можетъ сдѣлать изъ опилокъ, и значитъ все-де могло сотвориться само собою.
Получивъ такое искреннее и наивное признаніе, Туберозовъ даже не сразу рѣшился, что̀ ему отвѣтить; но Ахилла, высказавшись разъ въ этомъ направленіи, продолжалъ и далѣе выражать свою петербургскую просвѣщенность.
— И взаправду теперь, — говорилъ онъ: — если мы отъ этой самой ничтожной блохи пойдемъ дальше, то и тутъ намъ ничего этого не видно, потому что тутъ у насъ ни книгъ этакихъ, настоящихъ, ни глобусовъ, ни трубъ, ничего нѣтъ. Мракъ невѣжества до того, что даже я тебѣ скажу здѣсь и смѣлости-то такой, какъ тамъ, нѣтъ, чтобъ очень разсуждать! А тамъ я съ литератами, знаешь, сѣлъ, полчаса посидѣлъ, ну и вижу, что религія какъ она есть, такъ ее и нѣтъ, а блоха это положительный хвактъ. Такъ по наукѣ выходитъ…
Туберозовъ только посмотрѣлъ на него и, похлопавъ глазами, спросилъ:
— А чему же ты до сихъ поръ служилъ?
Дьяконъ нимало не сконфузился и, указавъ рукой на свое чрево, отвѣтилъ:
— Да чему и всѣ служатъ: маммону. По наукѣ и это выведено, для чего человѣкъ трудится, — для ѣды; хочетъ, чтобъ ему быть сытому и голоду не чувствовать. А если бы мы ѣсть бы не хотѣли, такъ ничего бы и не дѣлали. Это называется борба (дьяконъ произнесъ это слово безъ ь) за сушшествованіе. Безъ этого ничего бы не было.
