послушайся, а нарочныхъ пословъ не жди. Нарочный-те бываетъ, такъ придетъ, что и не поймешь его.
Ну, а все же хоть и всѣ съ дѣдомъ спорили, а въ открытость супротивъ его дѣлать стыдилися, потому что когда вспомянется намъ то, что старики про половень говорили, мы Ѳедоса будто и не уважаемъ, а потомъ вздумаемъ, что онъ давно уже человѣкъ справедливый сталъ, а тѣ, «почкенные»-то, все еще вокругъ половня ходятъ — намъ Ѳедоса и совѣстно. Грѣшникъ-то онъ, правда, что грѣшникъ былъ, да вѣдь онъ отстоялся ужъ и повернуль себя на хорошее! Свое-то намъ справить хочется, а его все-таки стыдно. И стали мы съ своими намѣреньями крыться и сдѣлали уговоръ вечеромъ на рожественъ день собираться всѣ въ ригу и ждать другъ дружку въ углу, въ колосѣ, а потомъ идти всей гурьбой переряженнымъ къ дворнику. А мы знали, что у дворника праздникъ какъ слѣдуетъ: быка залобанили, трехъ свиней зарѣзали и двѣ бочки браги наварено. Пойдемъ, молъ, налопаемся, а на обратномъ пути дѣвки пусть себѣ гдѣ знаютъ хоронятся.
Такія зашли затѣи хорошія!
Пошли у насъ хлопоты: разныя мы одежи припасаемъ да прячемъ въ потайныхъ мѣстахъ. Боимся только, чтобы не подсмотрѣли за нами сосѣди неимущіе да наши похоронки не украли бы.
Мы имъ до сочельника все подавали кусочки, а подъ сочельникъ бабы и дѣвки сказали имъ:
— Слушайте, вы, неимущіе! вы чтобы завтра не смѣть приходить сюда, потому что мы завтра будемъ сами въ печкахъ мыться и топорами лавки скресть. Завтра намъ не до васъ. Обходитесь какъ знаете.
Маврутка захотѣла свои уборы вынесть въ ригу, когда дѣдъ Ѳедосъ въ лѣсъ пойдетъ, и вотъ, когда все, что̀ надо было, у себя въ избѣ отмыла и отскребла, да поглядѣла въ окно, а на улицѣ, видитъ, — мятель и сиверка, такъ что дышать трудно. Маврутка думаетъ: «дай скорѣе сомчу, а то дѣдъ воротится!» и только-что отворила дверь, какъ сдушило ее сиверкой, а передъ самымъ ея лицомъ на жерновомъ камнѣ у порожка нищенское дитя стоитъ, и какое-то будто особенное: обликъ нѣжный, а одежи на немъ только одна рваная свиточка и въ той на обоихъ плечахъ
