— Мы,— отвѣтили глухо изъ-за окна.
— Ну-у, а чего еще надо?
— Пусти, Христа ради, сбились... обмерзли.
— А много ли васъ?
— Не много, не много, восемнадцатеро всего, восемпадцатеро,— говорилъ за окномъ, заикаясь и щелкая зубами, очявидно, совсѣмъ перезябший человѣкъ.
— Некуда мнѣ васъ пустить, вся изба и такъ народомъ укладена.
— Пусти хоть малость обогрѣться!
— А кто же вы такіе?
— Извозчики.
— Порожнемъ или съ возами?
— Съ возами, родной, шкурье веземъ.
— Шкурье! шкурье везете, да въ избу ночевать проситесь. Ну, люди на Руси настаютъ! Пошли прочь!
— А что же имъ дѣлать?—спросилъ проѣзжій, лежавшій подъ мсдвѣжьею шубой на верхнеп лавкѣ.
— Валить шкурье, да спать подъ нимъ, вотъ что имъ дѣлать, — отвѣчалъ хозяинъ и, ругнувъ еще хорошенько извозчиковъ, легъ неподвижно на печь.
Проѣзжій изъ-подъ медвѣжьей шубы въ тонѣ весьма энергичаскаго протеста выговаривалъ хозяину на жестокость, но тотъ не удостоплъ его замѣчанія ни малѣйшимъ, отвѣтомъ. Зато вмѣсто его откликнулся изъ дальняго угла небольшой рыженькій человѣчекъ, съ острою, клиномъ, бородкой.
— Не осуждайте, милостивый государь, хозяина,—заговорилъ онъ:— онъ это съ практики беретъ и внушаетъ нравильно,—со шкурьсмъ безопасно.
— Да?— отозвался вопросительно проѣзжій изъ-подъ медвѣжьей шубы.
— Совершенно безопасно-съ, и для нихъ это лучше, что онъ ихъ не пускаетъ.
— Это почему?
— А потому, что они теперь изъ этого полезную практику для себя получпли, а между тѣмъ, если еще кто безпомощный добьется сюда, ему мѣстечко будетъ.
— А кого теперь еще понесетъ чортъ?— молвила шуба.
— А ты слушай,— отозвался хозяинъ:— ты не болтай пустыхъ словъ. Развѣ супостатъ можетъ сюда кого-нибудь
