Меня не поднимали, полагая убитымъ; но, когда послѣ крѣпкаго обморока чувства мои стали оживляться, и память возвращалась, я ощутилъ себя лежащимъ на землѣ, и сталъ шевелиться. Канонеры, примѣтивъ во мнѣ движеніе, подошли и подняли меня. Я шатался какъ одурѣлый; разбитая голова моя переваливалась съ плеча на плечо; она горѣла съ чрезвычайною болью; причемъ не могъ я различать предметовъ: все вокругъ меня вертѣлось и казалось какъ будто въ туманѣ. По минутномъ отдохновеніи меня взвалили на лошадь, и я, склонившись на ея шею, поѣхалъ, по данному направленію, самъ не зная куда. Лошадь моя шла и часто останавливалась отъ прыгающихъ ядеръ съ правой стороны; на пути множество валялось убитыхъ и раненыхъ солдатъ, которыхъ ратники Московскіе, увертываясь отъ ядеръ, подбирали и уносили назадъ. Наконецъ я попалъ какъ-то на дорогу, и увидѣлъ въ кустахъ опять ратниковъ: не заботясь о предстоящемъ, они дружно сидѣли около огонька, надъ которымъ висѣлъ котелъ. Я спросилъ у нихъ слабымъ голосомъ, гдѣ перевязываютъ раненыхъ, и одинъ мужичекъ привелъ меня къ мѣсту. Тутъ было множество несчастныхъ, въ разномъ положеніи, испускающихъ стонъ
