ніи, на дальнее разстояніе простирался частый кустарникъ: назади оставался городъ. Утренній звонъ колоколовъ возвѣщалъ печальную молитву жителей, ожидавшихъ своей участи. Страшный гулъ носился по всей окрестности. Мы стояли, готовые къ бою, въ какомъ-то ожиданіи, и помышляли о непріятелѣ, который таился передъ нами; казалось, онъ, пробираясь въ тишинѣ чрезъ кустарникъ, скоро сдѣлаетъ нападеніе; какъ вдругъ изъ-за кустовъ выскочилъ—заяцъ, и бросился къ фронту пѣхоты. Всѣ встревожились, стали кричать, махать руками, и гонять дезертёра; устрашенный звѣрь, прижавъ уши, обратился на нашу батарею: тутъ кто чѣмъ попало, бросалъ въ него, и заяцъ попалъ подъ кононера, который, упавши нарочно, придавилъ несчастнаго. Старые бомбардиры замѣтили въ этомъ зайцѣ счастливое для себя предзнаменованіе; нѣкоторые говорили: «Бѣда была-бы неминучая, если-бы косой перебѣжалъ черезъ батарею; такъ случилось подъ Фридландомъ.»—Мы зайца велѣли изжарить, и шутя говорили за обѣдомъ, что ѣдимъ какого нибудь знатнаго непріятеля, превращеннаго вѣдьмою въ животное, эмблему трусости.
Цѣлый день простояли мы благополучно
