умѣлъ искусно уйдти изъ виду непріятелей; Рускіе показали тутъ, что они научились также мастерски отступать, гдѣ это нужно, какъ и наступать.
По утру въ городѣ была отмѣнная тишина; ни въ домѣ нашемъ, ни на улицѣ не слышно никакого шума. Отъ скуки я поднялся съ постели, и, какъ день былъ ясный, то, протащившись, сѣлъ у открытаго окна: мнѣ въ голову не приходило, чтобы войски наши совершенно оставили городъ и Французы шли къ нему безпрепятственно. Вижу—проскакало нѣсколько Казаковъ; потомъ какой-то гражданскій чиновникъ, верхомъ, замѣтивъ мое блѣдное, изнеможенное лицо, подъѣхалъ къ окну и спросилъ торопливо: «Кто тутъ?»—раненые, отвѣчалъ я.—«Какъ! васъ еще не убрали?…» и скрылся. Чрезъ пять минутъ явился онъ съ двумя крестьянскими тѣлежками, и велѣлъ намъ, какъ можно поспѣшнѣе садиться и ѣхать, потому что Французы уже у заставы города.—«Право? а наши гдѣ?» спросилъ я.—«Садитесь, садитесь....» и ускакалъ.
Съ помощію крестьянъ-погонщиковъ (деньщики наши спаслись заблаговременно) мы вышли и сѣли, каждый на свою тѣлежку, запряженную парою лошадей. На улицѣ не видно было ни души—повсюду
