зналъ я, что и вся Вторая армія подошла къ Смоленску съ лѣвой стороны Днѣпра. Тогда у насъ радость была всеобщая, потому болѣе, что армію Князя Багратіона почитали мы, по незнанію, пропащею. Рускіе снова ободрились; собранные силы нашего православнаго воинства внушали каждому солдату пріятную увѣренность, что отъ стѣнъ Смоленска побѣда будетъ въ нашихъ рукахъ, вмѣстѣ съ тѣмъ предѣлъ стремленію завоевателей и нашей безконечной ретирадѣ. Одно имя Генерала Багратіона, извѣстнаго храбростію, подкрѣпляло надежду въ войскахъ. Я самъ, соглашаясь съ общимъ ожиданіемъ, столько былъ въ томъ увѣренъ, что въ письмѣ къ отцу своему, жившему въ Ярославской губерніи, писалъ между прочимъ: «Войски наши отступили къ Смоленску; можетъ быть пойдутъ и далѣе; но—Богъ—рати Онъ съ нами, и мы—будемъ въ Парижѣ!»—При тогдашнихъ обстоятельствахъ, имя Багратіона для Рускихъ заключало въ себѣ какое-то таинственное знаменованіе противъ апокалипсическаго имени Наполеона, какъ добраго генія противъ демона.
Послѣ ретирады, почти два мѣсяца продолжавшейся, войски нуждались въ отдохновеніи и подкрѣпленіи свѣжимъ продовольствіемъ. Слухи носились, что непріятель-
